Стон (СИ)

Садерс скучал по Шерлоку, и сердце сжималось от горечи. Увидеть хоть на секунду холод прозрачных глаз, усмешку красивых губ, единственное прикосновение к которым не давало покоя ни днем, ни ночью, оставив после себя пылающий след.

Чертово сердце, вырвать бы тебя из груди!

Он казался себе омерзительно грязным со своим истерзанным задом, и жалким — со своей внезапно нахлынувшей страстью. Таким приблизиться к Шерлоку он не смел даже в мыслях. Надо отлежаться, зализать раны, прийти в себя.

Вон, сказал он ему…

Боже, да он будет целовать его ноги, вылизывая, как преданная собака, и благодарно поскуливать, что позволили сладкую близость. Что бы ни говорил он Шерлоку перед этим, каким бы презрением ни обливал, только ужас отказа и отчаяние переполняли его всё это время.

Убить… Убить он готов хоть сейчас. Любого. Например, перерезать горло покорному Ди, чтобы Шерлок наконец осознал, насколько сильно он свел несчастного Сада с ума. Он ни разу ещё никого не убил. Это делали за него другие. Делали с радостью, только бы заслужить похвалу, одобрительный взгляд, еле заметный изгиб ироничного рта.

Безгрешный злодей.

Сила его магнетизма была велика. Как и сила мужская. Зверь, всегда готовый к случке. Щедрый на небывалый оргазм.

Сад перетрахал их всех. Покорные рабы Великолепного Члена. Слабаки. Барахло.

Ни один не был нужен, но именно это вызывало их особенный интерес.

С Шерлоком такого не будет. Нет. И сколько бы раз он ни кончил под ним потом, распятый на взбитой постели, он не полюбит Садерса никогда.

Не полюбит…

И не в насилии дело. При чем тут насилие? Ди… Сад слабо улыбнулся воспоминаниям. Ди кусался, как бешеный пес, расцарапал в кровь его спину и плечи, а спустя пару дней стонал и едва не плакал, до последней капли высасывая сперму из налитой головки, готовый никогда не выпускать её изо рта.

Но Ди был красивой игрушкой, которую захотелось проверить на прочность. А Шерлок — полное поражение, сумасшествие, и ради него он готов рвать глотки миллионам таких, как Ди.

Время от времени Сад впадал в забытье, погружаясь в беспросветный мрак полусна, полуяви, и всё звал, звал Шерлока, не получая ответа. Искал его в этом мраке и не находил. Он был измучен, разбит и казался себе смертельно больным.

«Пожалей меня, Шерлок. Пожалей хоть немного. Мальчик мой, моя любовь…»

***

Эти три дня были для Шерлока адом, и прежде всего потому, что не понимал. Не понимал ничего. А когда Шерлок чего-то не мог понять, это становилось худшей из всех существующих пыток. Его тело могло многое выдержать — боли он не боялся. Но разум вскипал, если на вопрос не находился ответ, или не решалась задача.

И это был именно тот случай: ни ответа, ни решения.

Садерс выгнал его из комнаты и больше не появился.

Почему?

Что, ещё более страшное, он задумал?

Чокнутый. Совершенно чокнутый и смертельно опасный…

Шерлок метался по дому, теряя остатки самообладания. Ему мерещились трупы, мертвые лица и кровь. Реки крови, текущие по улицам Лондона.

Неизвестность и отсутствие информации сводили с ума. Он жадно вслушивался в каждое слово ежечасных лондонских новостей. Но всё было, как обычно. Внимательно всматривался в лица телеведущих: не дрогнул ли нервно краешек рта, нет ли в глазах умело скрываемой паники… Не секрет, что особо кровавые преступления не сразу становятся общедоступной для обывателей информацией. Если на улицах города обнаружен одновременно десяток убитых, полиции требуется время на осмысление навалившегося кошмара.

Нет. Ничего такого.

Лица, как лица: скучные, обыденные, пустые.

— Где он? — снова и снова спрашивал Шерлок молчаливого Ди.

Но мальчишка лишь плотнее сжимал обескровленный рот и, бросая полный ярости взгляд, уходил, заставляя Шерлока стонать от бессилия.

***

На четвертый день Сад появился к завтраку.

Услышав шаги, Шерлок вскочил. Это не Ди — его шаги он уже узнавал, даже не вслушиваясь в их звучание и не поворачивая головы.

Сад был изможден и бледен, но в целом выглядел бодро. Льняные свободные брюки и тончайшего кашемира джемпер очень его молодили, обрамляя броскую красоту ореолом жгучего сексуального шарма.

Бегло взглянув на застывшего Шерлока, он усмехнулся: волнуется, дурачок.

— Успокойся. Никто не убит. Пока. Ди сказал, что ты решил уморить себя голодом. Глупо. Надо покушать, мой мальчик. Присоединяйся ко мне. Крепкий горячий кофе, тост с маслом, сливочный сыр — неплохое начало дня. Я голоден.

Никто не убит.

Напряжение отпустило так резко, что задрожали колени.

Не врет. Сукин сын определенно не врет.

— Что же ты? — Сад недовольно нахмурился, указывая глазами на стул. — Не люблю повторять дважды. Ешь.

Шерлок набросился на еду с несвойственной ему жадностью, ел, не глядя на своего визави, и не чувствовал насыщения.

— Боже мой, Шерлок, ты сводишь меня с ума. Так эротично утолять голод… Очень хочется хоть на миг стать этой хрустящей булочкой — почувствовать твои крепкие зубы. И твой язык.

Шерлок замер, не поднимая глаз.

— Ешь, ешь. Я всего лишь шучу. — В голосе звучала улыбка.

Теплая, полная обожания.

— Где вы были?

— Хочешь сказать, что скучал?

Садерс вновь усмехнулся, но в этот раз натянуто и печально.

— Ты не скучал. Ты боялся за человечество. Похвально. Такой небывалый для тебя альтруизм, такая жертвенность… Что ж, Шерлок, я принимаю твою щедрую жертву. — Он поднёс чашку к губам. — Один глоток этого божественного напитка стоит тысячи жизней.

Больше они не проронили ни слова.

Допив кофе, Садерс ушел, даже не посмотрев на пленника.

*

Он набросился на него, не давая опомниться.

Я принимаю твою щедрую жертву.

Шерлок ждал и был готов ко всему. И прежде всего к тому, чтобы себя отдать. Но когда обнаженное тело вдавило его в матрас, прижавшись к паху вздыбленным членом, по инерции начал сопротивление, извиваясь и пытаясь сбросить с себя.

Только бы вырваться.

Сделать последний глоток свободы.

Но это лишь распалило обезумевшего от желания Сада. Он шарил по нему ладонями, тер, гладил, сжимал, грубо впивался пальцами. — Шерлок… Хочу тебя… Мальчик мой… Дорогой… Подари мне себя. Подари… Знаю, тебе будет больно… Так больно, что будешь кричать. Кричи, мой мальчик, кричи… Господи, какая кожа… как сладко…

Прижался сухими губами к его губам и, застонав протяжно и сладострастно, жадно втянул их в рот, посасывая, проталкивая внутрь острый как жало язык. Жестко насиловал рот, словно семенем, заливая его слюной — такой страшный голод томил Садерса все эти дни.

Его колотила дрожь запредельного нетерпения. Смертельного. Адского. Вожделение превратило мозг в кровавое месиво. Хочу… Хочу… Боже, как сильно хочу… Умираю… Трахну… Разорву эту теплую, нежную… Блядь… Боже… Шерлок…

Резко отпрянув, он вцепился в его рубашку, и это стало последней каплей. Представить на один только миг, что на нем, как на том изнасилованном и убитом студенте, разорвут одежду и в этих символичных лохмотьях безжалостно отымеют, было невыносимо.

— Не надо. Я сам.

…Перед ним лежал голый Шерлок. Сияющий беззащитной кожей, красивый в своей мальчишечьей худобе: тонкие ребра, выпирающие ключицы. Каждая косточка — источник любви и нежности, каждая мышца — безумие и страсть. И… неужели такое счастье возможно?.. слегка возбужденный член…

Садерс знал, что гибнет, пропадает, исчезает из этого мира, становясь ничем и никем. Его мутило от похоти, низ живота скручивали уже не теплые спазмы, а огненные судороги боли. Он обильно заполнил гелем раскрытую перед ним промежность и, почти теряя рассудок, проник рукой. Горячо. Узко. Нет сил на долгую подготовку — член уже распирает. Торопливо проворачивая пальцы, резко растянул, расширил. Ещё… Ещё… Прости, мой мальчик, что я так груб… Разогреть гладкие мускулы, сдававшие его мертвой хваткой…

Ничего, ничего. Потерпит. Ни один подо мной не умер. Грязные сучки с грязными задницами. Всех ненавижу. Перламутровый мой…