Выученные уроки (СИ)

А папы все нет.

Тетя Гермиона, наконец, нашла его час назад, он работал во Франции. Она сказала ему, что случилось, и он уже в пути. Это не займет много времени, я надеюсь, только для осмотра на магической таможне и все. Я надеюсь, он торопится, потому что у меня ужасное чувство, что я должен что-то делать, а я не знаю, что.

Фред падает на сиденье рядом со мной и предлагает половину бутерброда, который он купил в кафе. Я взял его, хотя ни капли не голоден. Уже поздно, но я не устал. Я не уверен на самом деле, что могу сейчас испытывать хоть какие-то нормальные человеческие чувства.

— Ты в порядке, приятель? — спросил он, глядя сбоку, как я бессознательно жую мясо и хлеб.

Я пожал плечами, удивляясь, почему он думает, что ему так важно поговорить со мной. Возможно, ему меня жаль, но я ожидал, что он должен был быть ко мне более раздраженным. Они с Джеймсом так же близки, как мы с Роуз. Определенно, он был на стороне Джеймса всю эту историю, и я уверен, он думает, что я ужасный человек, который во всем виноват. Может, он и прав.

— С Джеймсом все будет хорошо, — сказал он мне, и я спросил себя, почему он так в этом уверен. Он действительно выглядит так, будто верит всему, что говорит. — Ни за что на свете этот парень не пропустит матч со Слизерином.

Я пытаюсь улыбнуться, но это тяжело. Это было бы лучшим способом пробудить его от комы — напомнить про предстоящий матч. Может, кто-то должен сказать об этом целителям.

— Я думал, его девушка придет, — продолжает он, не обращая внимания, что я не отвечаю. На этот раз я ответил.

— Ее не пустили. Она пыталась, но ее оставили в школе.

Фред кивнул:

— Она должно быть сильно волнуется.

— Она видела, как это произошло.

Мы просто сидим после этого, жуя каждый свою половину несвежего сэндвича, погруженные в свои мысли.

— Папочка!

Я поднял голову, когда Лили практически завизжала и спрыгнула со своего стула, чтобы пробежать через всю комнату ожидания к папе, который только вошел. Она кинулась на него, и он обнял ее, одновременно задавая дедушке миллион вопросов. Я не обращаю внимания на то, что говорят, я просто рад, что он, наконец, приехал. Он выглядит страшно растерянным, и на его лице написано ужасное беспокойство. Все остальные молча смотрят, прислушиваясь, думаю.

Спустя несколько секунд возвращаются мама и бабушка. Они обе остановились, когда увидели, что папа пришел, и интересно, чувствуют ли все остальные в кромнате немедленно установившееся напряжение, как его почувствовал я. Мама и папа не отрываясь смотрят друг на друга, а потом, словно они умеют читать мысли друг друга, одновременно выходят в коридор.

Никто ничего не говорит, и на несколько минут в комнате ожидания устанавливается тяжелое молчание, и мы просто смотрим друг на друга. Я оглянулся на Лили, которая нервно встретила мой взгляд. Она выглядит усталой и расстроенной, и я ее понимаю. Я думаю, ей надо прилечь, но я не знаю, захотят ли мама с папой, чтобы она осталась или вернулась в Хогвартс. Не говоря никому ни слова, я выхожу в коридор следом за родителями, чтобы спросить, не хотят ли они, чтобы я увез Лили в школу.

— Ал, — это бабушка пыталась остановить меня, положив руку на плечо. Я не обратил внимания и просто вышел, открывая дверь и проскальзывая в коридор. Я сразу же остановился, и моя рука все еще держит дверь. Мама с папой дальше по коридору, и ни один из них не оглянулся на меня, когда я вышел.

Мама снова плачет, на этот раз сильно, и обе ее руки обернуты вокруг шеи папы, а он прижимает ее лицо к своей груди. Он опирается спиной о стену и обеими руками обнимает ее за талию, его голова склонена к ней, и он что-то шепчет ей на ухо, поднимая одну руку и проводя ею по ее волосам.

Я неподвижно стою здесь и молчу, глядя на них. Я понимаю, что вторгаюсь в очень личный момент, и я знаю, даже не задавая вопросов, что это что-то серьезное и что-то интимное, что-то, что между ними. Но все равно. Прошли месяцы, когда я последний раз видел, чтобы они были так добры друг к другу. И, увидев это сейчас, я испугался.

Я забываю, зачем пришел, и поворачиваюсь, чтобы войти в комнату ожидания. Я сел в дальней стороне комнаты, в одиночестве. Это смешно. Я чувствую себя как в какой-то альтернативной вселенной, типа того, как будто все вокруг ненастоящее. Я не понимаю, как это могло случится.

Джеймс не должен был покалечиться. Джеймс — это Джеймс, бога ради. С ним никогда не происходит ничего плохого, у него все есть, и он во всем хорош. Такие вещи не происходят с Джеймсом. И почему я был таким придурком весь год? Что если он не в порядке? Что если я никогда этого не исправлю?

Что если моя семья действительно разваливается?

Я даже не понимал, что плачу, пока не почувствовал вкус слез на своих губах.

========== Глава 42. Джеймс. Забытье ==========

Боль.

Это все, что я заметил. Боль. Везде. В руках, в ногах, в груди и в спине. И в голове. Особенно в голове. Я чувствую себя так, словно кто-то колотит моей головой о бетонный пол снова, и снова, и снова.

На секунду мне показалось, что я мертв. Я пробудился от чего-то, и понятия не имею, где я и как там оказался. Я ничего не вижу, но знаю, что я не в своей постели. Если бы я был в своей постели, подушка была бы мягче, одеяло теплее, и рядом была бы Кейт. А ее точно нет. Подушка жесткая, я замерз, и нет, рядом со мной не свернулась калачиком красивая девушка.

Наверное, я умер, и это ад.

Меня словно ударила мысль о том, что я ничего не могу увидеть. Может, слепота и боль — две части ада. Я не думаю, что даже верил в ад, по крайней мере, до сих пор. Я хочу оглядеться и посмотреть, где я и что тут делаю, но не могу. Все вокруг меня черное. И боль, пульсирующая в каждом сантиметре моего тела, дает мне мало надежды сконцентрироваться на чем-то другом.

Итак, следующий вопрос: как я умер?

Я напряг мозг, чтобы вспомнить, но бля, даже думать больно. Я чуть не рассмеялся, когда подумал, что сказала бы Роуз, если бы это услышала, но я, конечно, не смеюсь, потому что даже не вижу, так что уверен, я не смогу смеяться и говорить. Как это произошло? Я помню, что был на уроке, и на меня ворчал Флитвик… Помню, немного поспорил с Кейт, или, вернее, она поспорила со мной. Помню, что пошел на квиддичную тренировку. Квиддич. Ну конечно. Очевидно, вот что случилось. Я, наверное, упал с метлы.

Но я много раз падал с метлы, и до сих пор еще ни разу не умирал.

Может, я не мертв. Может, я сильно ударился и отрубился. Да, вот, наверное, так. Это объясняет и странную кровать, я, наверное, в больничном крыле. И да, я уверен, что это гипс на моих ногах. Но у меня нахер так кошмарно болит голова. Это облегчение — осознать, что я не ослеп. Я просто не могу открыть глаза, потому что явно без сознания. Лучше так, чем мертвым, по крайней мере.

— Невилл отправит Лили и Ала назад после обеда.

Я легко узнал голос. Это мама, и вслед за ее замечанием слышно щелканье двери, так что, думаю, она вошла. Я узнал и голос, ей ответивший, и, признаюсь, я немного шокирован.

— Они не могут оставаться тут после ужина. Им пора снова начать нормально спать.

Папин голос раздается слева, в противоположном направлении от маминого голоса и звука закрывающейся двери. Это значит, что он уже был здесь, ждал, когда я проснусь. Их голоса не звучат грубо, или раздраженно, или злобно, или какие там есть еще наречия, чтобы описать то, как они последние несколько месяцев друг с другом говорили. Интересно, что происходит.

— Какие-нибудь изменения? — спрашивает мама и, судя по направлению ее голоса, она идет через комнату туда, где папа.

— Нет, никаких.

— Возьми. Черный кофе и черничный кекс, — она принесла ему его любимый завтрак. Может, он отравлен?

— Спасибо. Ты поела?

— Я не голодна.

— Джин… Тебе надо поесть хоть что-то, — Джин. Он не зовет ее Джин, когда зол на нее. И он волнуется о том, что она не ест. — На, возьми половину.