Как нож любит сердце (СИ)

========== Глава I ==========

Это начинается во тьме, как и всё, что достойно внимания. Нет ни звонка, ни стука в дверь. Лишь абсолютная нерушимая тишина, однако Ганнибал всё равно просыпается, потому что кто-то находится у него на пороге. Он бы съязвил насчёт отточенной интуиции серийного убийцы, но дом пуст, а он недостаточно болен для того, чтобы шутить над самим собой.

Нельзя сказать, что гости в два часа ночи для него обычное дело, поэтому появление Уилла вызывает слабое удивление. Он стоит на коврике у двери, босиком, в своей белой футболке и боксёрах. Он рассеянно смотрит на Ганнибала, никак не реагируя на то, что дверь открылась. Ганнибал теряется на мгновение, удивляясь, что Уилл прошёл пятьдесят миль во сне, но потом вспоминает убийство в Кесвике, к расследованию которого Джек привлёк Уилла, тем самым заставив того поселиться в дешёвом мотеле. Но остаётся ещё, по меньшей мере, четыре мили, чтобы дойти до дома Ганнибала, и это кажется странным и пугающим.

(Тело в Кесвике, кстати, не было делом рук Ганнибала, хотя он и не мог отрицать своего восхищения перед работой убийцы. Три разные жертвы, из которых вынули органы и, перемешав, поместили обратно. Чрезвычайно вдохновляющий пазл).

— Уилл?

Совершенно ничего. Ночная прохлада, минуя Ганнибала, проникает в дом. Уилл бледный, его бьёт дрожь, да и одет он определённо неподходяще для этого времени года.

— Вы замёрзнете. Пройдёмте внутрь, — говорит Ганнибал и, осторожно сжав плечо Уилла, проводит его в дом.

Уилл покорно подчиняется; сон почти отступает, но всё же снова берёт над ним верх. Он не бодрствует, но и не спит. Он моргает, поджимает губы и как-то странно вздыхает.

Ганнибал является психиатром уже долгое время, но подобная реакция ему не знакома, и поэтому вызывает определённую симпатию. После Уилл наверняка будет ругаться, как моряк, но какая-то часть Ганнибала даже находит это трогательным. Уилл Грэм сам приходит к нему. Впервые за долгое время Ганнибал осознаёт, что есть человек, которого он с удовольствием держал бы в маленькой позолоченной клетке. Уилл даже не понимает этого, и по каким-то неясным причинам это непонимание заставляет Ганнибала желать подойти к нему ещё ближе.

Он снимает с себя халат и накидывает на плечи Уилла. Тот слабо отшатывается, медленно моргая. Ганнибал старается не думать о его нынешнем состоянии, напоминая себе, что психоанализировать человека, пришедшего в таком виде, по меньшей мере, грубо, но отлично понимает, что произошедшее не сулит Уиллу ничего хорошего. Будь на его месте кто-нибудь другой, Ганнибал бы наверняка сослался на это, чтобы ненадолго поместить пациента в психиатрическую лечебницу. Хотя бы для обследования. Но это Уилл, и держать его в удобной и дорогой лечебнице, где Ганнибал не сможет до него добраться, не кажется приятной перспективой.

Осторожно проведя Уилла через свой дом, Ганнибал раздумывает о гостевой комнате. Она не подготовлена, что не может не радовать, хотя и оказалась бы как нельзя кстати. Ганнибал решает иначе. Если бы его спросили об этом, он бы наверняка сказал, что два часа ночи — не время стелить постель нежданному гостю, особенно, если у него нет переохлаждения, но правда заключается в том, что он просто не может отказать себе в возможности лицезреть Уилла в своей постели.

Это не является проявлением сексуального желания (которое Ганнибал испытывал так редко), но определенно — собственнического. Уилл Грэм в его кровати, где он сам спал каких-то двадцать минут назад, где подушка всё ещё хранит след от его головы, а одеяла наверняка ещё не успели остыть. Он представляет, как его запах впитается в Уилла, как перейдёт на его кожу. От этой чрезмерно интимной надежды Ганнибал ощущает лёгкую дрожь, на секунду даже позволяя себе наслаждаться ею.

Он усаживает Уилла на край своей кровати. Уилл хмурится, вздрагивает и облизывает губы.

— Где я? — спрашивает он.

Ганнибал затрудняется ответить на этот вопрос, понимая, что Уилл сейчас должен находиться довольно далеко отсюда, да ещё и в полном одиночестве. Сейчас же тот неотрывно смотрит куда-то за Ганнибала, растерянным взглядом следя за чем-то несуществующим.

— В моей спальне, — спокойно отвечает Ганнибал. Ему порой и самому непонятно, откуда в такие моменты берётся столько спокойствия. — У меня дома. Вы пришли сюда во сне. Поразительная решимость, Уилл. Это должно было занять не меньше полутора часов.

Ступни Уилла темнее гравия. Грязь, песок, возможно, даже кровь — асфальт в Балтиморе не слишком подходит для прогулок босиком. Такому явно не место среди идеально чистых одеял Ганнибала. Он уходит в ванную за некоторыми вещами.

Он бы даже не удивился, попытайся Уилл совершить побег через окно. Однако тот не сделал этого и остался сидеть на одном месте, хмуро рассматривая красные цифры на будильнике. Его состояние не сильно изменилось за это время.

— У вас есть цифровые часы?

— Да. Вас это удивляет?

— У вас есть клавесин. Конечно же, цифровой будильник удивляет меня.

Ганнибал улыбается, опускается на колени и берёт одну из ступней Уилла в руки.

— Что вы делаете? — спрашивает Уилл, и его голос звучит настороженно, несмотря на странную улыбку.

— Вы только что прошли около четырёх миль босиком.

— Я этого не делал.

— Боюсь, сделали, если только вы не поймали во сне автобус, что определённо потрясло бы меня.

Он чистит ноги Уилла: сначала одну, потом вторую. Замечает ссадины и царапины, которые будут гореть больше, чем болеть. Нужно немедленно обработать их. Инфекция на ступнях может принести Уиллу куда больше неприятностей, чем Ганнибал когда-либо ему желал.

— Будет жечь, — предупреждает он, и Уилл красиво вздрагивает и шипит, тем самым вызывая трепет где-то в глубине души Ганнибала. Капли крови снова появляются на повреждённой коже, и Ганнибал замирает.

Это кажется ему глупым — в конце концов, он же не вампир — но это и раздразнивает его, заставляя желать большего. Он словно огромная белая акула, которая учуяла запах крови и спешит устроить массовое убийство.

Он смотрит снизу вверх, опустившись на колени перед Уиллом, который уже должен был проснуться, хотя в этом нельзя быть уверенным наверняка. Он похож на растерянного маленького утёнка среди этих дорогих покрывал, и Ганнибал невольно вспоминает ангела Ботичелли. Ганнибал думает, что мог бы поставить Уилла в подобную позу, сделав его настоящим произведением искусства, коим ему и суждено стать. Гладко побрить, уложить волосы так, как необходимо.

Он думает, что смерть могла бы стереть усталость с лица Уилла, и Ганнибал оставил бы его с открытыми глазами — чтобы Уилл мог лицезреть красоту истинной боли, в плену которой оказался. Ганнибал бы поместил Уилла в церковь или ещё какое-нибудь священное место, в окружении разнообразных святых вещей, которые будут казаться бледными в сравнении с ним. Искусно обёрнутого в ткань, возводящего руки к небу в знак отпущения грехов, и с крыльями из ножей, воткнутых в его спину.

Эта мысль определённо из тех, которые стоило бы записать, чтобы не забыть. В конце концов, это великолепная идея, и Ганнибал ощущает невольную дрожь, когда эта картина предстаёт перед его мысленным взором.

— Я не знаю, как оказался здесь, — говорит Уилл, сидя в комнате, пока Ганнибал относит всё обратно в ванную.

Ганнибал не отвечает — представившаяся ему картина всё ещё не желает исчезать из головы.

— Я спал. Кажется. Возможно, до сих пор сплю. Здесь холодно, — продолжает Уилл, словно ему и не нужно присутствие Ганнибала, чтобы вести разговор.

Ганнибал просто укладывает его на кровать, и Уилл снова становится мягким и податливым в его властных руках.

— Я действительно надеюсь, что это всё мне снится, — бормочет Уилл, когда Ганнибал укрывает его одеялом по самую шею. — Иначе это, наверное, самая странная ночь в моей жизни.

— Надеюсь, вы не определяете этот сон как кошмарный, иначе это наверняка должно задеть мои чувства. Я привык считать себя хорошим врачом, — замечает Ганнибал, и Уилл смеётся.