Путешествие по Средней Азии

отблагодарить бога за благо-получное избавление от опасности. Мне как

старшему поручили разделить подарок; мы целый день ели вместо хлеба

баранину, а вечером все вместе спели телькины, которые я велел сопровож-дать

зикром, т.е. во всю глотку прокричали две тысячи раз: "Йа-ху! Йа-хакк!"

Отсюда мы сообщили в Меймене о своем прибытии, и к вечеру пришел таможенный

чиновник, вежливый узбек, который все переписал. Ночью мы отправились в путь

и на другое утро были в Меймене.

*[182] XIV*

*Меймене. - Политическое положение и значение. - Нынешний правитель. -

Соперничество между Бухарой и Кабулом. - Дост Мухаммед-хан. - Ишан Эйюб и

мулла Халмурад. - Ханство и крепость Меймене. - Джемшиды и афганцы. -

Чрезмерная пош-лина. - Калайи-Нау. - Хазарейцы. - Налоги и плохое управление

в Афганистане.*

Прежде чем мы въедем в Меймене, познакомлю читателя с политическим

положением в этой области. Поскольку город играет важную роль в политике, я

считаю необходимым сделать некоторые предварительные замечания. Вся полоса

земли по эту сторону Оксуса до Гиндукуша и Герата с давних пор была ареной

постоянных споров и войн как между расположенными здесь небольшими

разбойничьими государствами, из которых назовем только Кундуз, Хулум, Балх,

Акче, Серепул, Шибирган, Андхой и Меймене, так и между соседними эмирами,

бухарским и афганским, которые в своих захватнических интересах либо

раздували пламя раздора, либо путем прямого вмешательства склоняли тот или

иной город на свою сторону, ставя его в зависимое положение и используя в

собственных целях. Глав-ными соперниками были, в сущности, сами эмиры. До

начала нашего столетия почти все время преобладало влияние Бухары, потом

взяли верх афганские племена дурани, саддузи^112 и берекзи^113 . Дост

Мухаммед-хану удалось отчасти силою, отчасти хитростью взять под свой

скипетр все небольшие государства, за исключением Бадахшана. Он создал

провинцию Туркестан и столицею назвал Балх, где повелел расположиться

сардару с десятью тысячами войска, частью регулярного (палтан)^114 , частью

состоящего из местной полиции, и тремя батареями полевых орудий. Энергичный

Дост Мухаммед-хан не придавал большого значения обладанию горным Бадахшаном;

местный правитель объявил себя его вассалом, и афганец на какое-то время

удовлетворился этим. По-другому обстояло дело с Мей-мене. Город лежит на

полпути к Бухаре, и его не раз безуспешно осаждали как Яр-Мухаммед, так и

Дост Мухаммед-хан. В 1862 году, когда старый баракзайский правитель в

последний раз обнажил свой меч против неверного Герата; содрогнулась вся

Средняя Азия, однако Меймене выстоял и на этот раз, и храбрость узбеков

вошла в поговорку. Можно представить себе, с какой гордостью воскликнули

жители по смерти Дост Мухам-мед-хана^115 , что из всех соседних городов

только их Меймене не присягнул афганскому знамени.

Смерть Дост Мухаммед-хана, одно из важнейших событий в истории Средней

Азии, была сразу же воспринята как начало больших изменений и политических

неурядиц. Бухарский эмир *[183] *захотел первым воспользоваться случаем;

несмотря на известную всем скупость, он послал для поддержки маленького

Меймене 10 тысяч тилла, и было установлено, что эмир вскоре перейдет Оксус

и, таким образом, соединенными усилиями будет совер-шено нападение на

афганцев, их общего врага. Однако у нынеш-него правителя Меймене,

двадцатидвухлетнего пылкого молодо-го человека, не хватило терпения

дождаться союзников, и он начал борьбу на свой страх и риск. Захватив у

афганцев не-сколько небольших селений, он украсил ворота своей крепости

тремястами длинноволосыми черепами. Во время нашего пребы-вания в городе как

раз велись приготовления к другим битвам.

Так как наш караван и здесь расположился за пределами города, я посетил

текке некоего ишана Эйюба, к которому у меня было рекомендательное письмо от

Хаджи Салиха. Я всеми силами старался приобрести благосклонность этого

человека, потому что очень боялся встретиться в Меймене с одним давним

знакомым, который мог раскрыть мое инкогнито и подвергнуть меня величайшей

опасности. Дело в том, что в Константинополе я познакомился с неким муллой

Халмурадом, который утвер-ждал, что он из Меймене. Он в течение четырех

месяцев давал мне уроки джагатайско-турецкого языка^116 . Этот мулла,

человек хитрый, еще на берегу Босфора заметил, что я совсем не Решид-эфенди,

за которого себя выдаю. Узнав о моем намерении совершить путешествие в

Бухару, он предложил мне свои услуги в качестве чичероне, уверяя, что он

таким образом служил английскому Молла Юсуфу (доктору Вольфу). Я оставил его

в сомнении относительно своих намерений. Он отправился в Мекку, и оттуда

собирался через Бомбей и Карачи вернуться на родину; поэтому я боялся

встречи с ним еще в Бухаре, так как был твердо убежден, что, несмотря на все

добро, которое я для него сделал, он с готовностью выдаст меня даже за

жалкие гроши. Поскольку из-за афганского похода всякое сообщение между

Меймене и Бухарой было прервано, я, к счастью, не столкнулся с ним в Бухаре.

Но я полагал, что в Меймене мне вряд ли удастся избежать встречи с этим

человеком, и, чтобы предупредить его атаки, счел необходимым упрочить свое

положение, стараясь снискать уважение и благосклонность всеми уважаемого

ишана Эйюба. После трехдневного пребывания в городе я взял, наконец,

инициативу в свои руки и спросил о нем. "Как, - удивленно сказал ишан, - ты

знал Халмурада? (Мир ему и долгих лет нам!) На его долю выпало счастье

умереть в Мекке, а так как он был моим закадычным другом, я взял его детей в

свой дом, и вот тот малыш (он указал на мальчика) - его сын". Я дал мальчику

целую нитку стеклянных бус, сказал три фатихи за упокой души умершего,

(Когда я вернулся в Тегеран, мой друг Исмаил-эфенди, бывший в то время

поверенным в делах Порты при персидском дворе, рассказал мне, что за месяц

до моего прибытия здесь был проездом один мулла из Меймене, чьи приметы

полностью соответствовали моему якобы пребывавшему in aeternitate^117 мулле,

и тот говорил в посольстве обо мне как о своем бывшем ученике, с которым

занимался джагатайским языком. Таким образом, Халмурад не умер, просто

судьбе было угодно, чтобы мы не встретились.) и мой вполне обоснованный

страх пропал.

* [184] *Теперь я стал ходить повсюду с большей свободой и вскоре на

углу улицы открыл свою лавочку, товар в которой, к моему великому сожалению,

начал иссякать, потому что я ничем не мог ее пополнить. "Хаджи Решид, -

сказал мне один из моих спутников, - ты уже съел половину своих ножей,

иголок и бус, скоро ты съешь другую половину и осла в придачу, что же тогда

будет?" Он был прав, однако что я мог поделать? Меня беспокои-ло будущее,

особенно приближающаяся зима, потому что до персидской границы было еще

далеко, а все попытки увеличить кассу кончались неудачей. Впрочем, я находил

утешение в своем собственном опыте: дервиш, хаджи, нищий никогда не уйдет с

пустыми руками из дома узбека, я мог повсюду надеяться на кусок хлеба и на

фрукты, кое-где могли дать и старую одежду, а этого вполне хватило бы для

продолжения путешествия. Чита-тель хорошо понимает, что мне пришлось

страдать и страдать очень много, но тяготы мне облегчали привычка и надежда

возвратиться в Европу. Я сладко спал под открытым небом на голой земле и