Садовник, или Русские в Америке

На президентских выборах 1996 года "зеленые" выдвинули несгибаемого Ральфа Надера, сына эмигранта из Ливана, своим кандидатом. Без всякой предвыборной кампании кандидат "зеленых" набрал 700 тысяч голосов.

Верхи обеих доминирующих партий почувствовали реальную опасность в лице авторитетного юриста, снова решившего баллотироваться в президенты. Кандидат "зеленых" выступает за сокращение на треть расходов на армию и использование высвобождающихся таким образом средств на охрану окружающей среды, добивается более широкого использования возобновляемых энергоресурсов и здравоохранения, одинаково доступного всем. И если Надер наберет заветные пять процентов голосов, в будущем появится больше шансов на то, что доминированию двух главных партий придет конец...

Ну вот. Президента Соединенных Штатов, изображающих себя самой демократической страной в мире, более того, присвоивших себе право учить демократии весь мир, избрал... Верховный суд.

И спустя 36 дней после голосования. По мнению экс-президента Картера, президентские выборы в США выявили такие недостатки американской избирательной системы, которых нет и в ряде "не вполне демократических стран". Какая же это демократия, если президент США определен, по сути, Верховным судом, а не народом? Какая же это демократия, если проигнорировано волеизъявление полумиллиона американцев? Не потому ли на церемонию провозглашения нового президента Конгрессом не явилось больше двух третей членов Палаты представителей и более половины членов Сената США? При этом более десяти законодателей-негров покинули церемонию, заявив таким образом протест против препон, чинившихся чернокожим избирателям в той же Флориде. Впервые в истории США церемония инаугурации 20 января была омрачена демонстрацией протестующих против нового президента. На самом деле Америка со своей двухпартийной политической системой оказалась в политическом тупике.

Из Москвы

Почему в настоящем мы все делим на справедливое и несправедливое? А настоящему этих претензий не предъявляем?

Новый год  - время воспоминаний. Я вспоминаю маму. Она похоронила моего отца и во время войны совсем молодой осталась без руки; она  - врач: военные госпитали, воздушные налеты. Все научилась делать левой рукой. Я окончила школу и уехала. Поступила в университет. А мама осталась одна.

Меня послали в большую, хорошую газету, где гоняли, не жалея, в трудные командировки. Писала в каждый номер. Вечером, лежа на диване в редакторском кабинете, куда за неимением квартиры и общежития меня определили на время жить, перебирала события дня и вспыхивала от гордости и удовольствия.

Однажды позвонили из бухгалтерии: "Почему не приходишь за гонораром?"

Гонорар я не получала по единственной причине: не знала, где и как. Спросить  - стеснялась. Деньги ведь тогда были каким-то странно второстепенным, не приоритетным предметом. Хотя в них почти все нуждались. Представляю, как странно это слышать нынешним 18-летним, плененным баксами, бабками, зелеными. А было именно так.

Мне выдали тысячу рублей и какую-то еще мелочь. Сумма казалась диковинной. Я вышла на улицу и через минуту была на почте. Деньги отправила маме. "Купи себе пальто или шубу",  - написала я на обороте желтенького почтового перевода. Получила пятьдесят копеек сдачи, заплатив за пересылку. Впереди была неделя жизни, в кармане пятьдесят копеек, зато мама с удивлением увидит ровную огромную цифру с крупными нулями.

У мамы никогда не было хорошего пальто. То есть оно было, но в давние довоенные времена, которые не приходились на мою сознательную жизнь. От лет послевоенных осталась фотография: у мамы изможденное лицо, из одних скул, на ней странное бесформенное пальто без воротника, с короткими рукавами, но длинное, видимо для тепла. Потом мама носила что-то другое. Я не могу назвать это "другое" добротным, тем более красивым и модным. Помню, что по воскресеньям мама сидела на низенькой скамейке с иголкой в левой руке и что-то зашивала в пальто. Кажется, это тоже было всегда.

Как все одинокие дети, скорее гордые и самолюбивые, чем ласковые, я обещала ей:

-  Я тебе куплю шубу. Когда вырасту.

Она не поцеловала в ответ, но в лице ее промелькнуло то редкое выражение, которое я больше всего любила. Ему нет названия. Возможно, это  затаенное счастье в секундном изображении.

На мои гонорары она не купила пальто, а выбрала материал мне на костюм. Я сшила его, когда у меня родилось уже двое детей. Потом мы жили гораздо лучше. Но всегда находились причины, по которым покупка ей хорошего пальто откладывалась. Она носила что-то перелицованное, иногда донашивала мое. И я легко принимала ее успокаивающее: "обойдусь"...

Вещи не умирают как люди, но тоже стареют, устав от шкафов и сундуков, куда их отправляют из-за негодности, немодности. Потом они исчезают: на тряпки, на перешивку, на дачу... Это же пальто висит давным-давно и страшно тем, что совсем новое. Его не продают, не дарят, не носят.

Носить некому, мама умерла. Я опоздала со своим детским обещанием. Что за печать кладет на нас жизнь, жестоко стирая детскую отзывчивую душу?!

Я получила множество писем от давно молчавших друзей и родных. Видимо, вспомнили обо мне в связи с наступлением нового года, века, тысячелетия  все же дожили!

Почти все на свой манер написали о нашем родном городе, а значит, о детстве.

Город, где я родилась, быть может, существовал бы тихо и незаметно на географической карте, если бы не ряд обстоятельств. Во-первых, Днепр- река особенная и воспетая. Ну, например:

Реве та й стогне Днiпр широкий,

Сердитий вiтер завива,

До долу верби гне високi

Горами хвилi пiдiйма.

Во-вторых, рядом роскошный Екатеринослав, мраморная мечта князя Потемкина, его подарок Екатерине  II. В-третьих, близкие уголь и руды для вереницы приднепровских заводов, щитом ставших над Днепром. А еще  - в степи курганы, а ниже, за Хортицей, пороги  -  Ненасытный, Дед, Будило, Лишний, Вольный, Явленный и легенды о них. Сам город с польским "акцентом" и знаменитым, единственным в мире памятником Прометею. Он создан Алексеем Соколом, архитектором и скульптором, аристократом духа, изучавшим зодчество, живопись и ваяние в Петербургской Академии художеств, в Италии, Греции, Германии. А посвящен рабочему, имеющему дело с огнем,  - металлургу. На круглой 20-метровой колонне  -  раскованный Прометей, у ног поверженный орел, в руке пылающий факел. Внизу, у Днепра, металлургический завод-гигант, построенный в 1887 году поляками и бельгийцами. В советское время реконструированный, да как! Герман Шмунд из фирмы "Хюттенверке" писал из оккупированного города в 1942 году: "Следует отдать должное этим русским, они разумно, со знанием дела реконструировали предприятие. Одна за другой выстроились доменные печи, вытянулись корпуса сталеплавильных и прокатных цехов, продуманно и экономно пролегли подъездные пути. Вот он, как на ладони, металлургический гигант, с огромными корпусами цехов, трубами, словно подпирающими облака".