Загадки и трагедии Арктики

Пишу эти строки, а всевозможные газеты и еженедельники продолжают поставлять кроссворды, где требуется отгадать фамилию знаменитого (выдающегося, известного, замечательного) отечественного полярного исследователя из пяти букв. И поверьте мне, чаще всего это вовсе не Ф. П. Литке, мореплаватель и создатель Русского географического общества, не Э. В. Толль, северный путешественник-романтик, не А. С. Кучин, двадцатичетырехлетний капитан русановского «Геркулеса», моряк и океанограф, которого и в России, и в Норвегии, где он жил в эмиграции, считали чуть ли не будущим Ломоносовым—настолько громкое имя успел он себе составить, не Герой Советского Союза М. М. Сомов, крупнейший исследователь Арктики и Антарктики. Нет, как правило, это именно он, Г. Я. Седов, прославленный русский полярник, трижды прославленный... потомками.

Как произошла подмена, как вместо реального, живого, противоречивого, трагического Седова появился запретный для какой бы то ни было критики монумент? Проще всего, зная, что окончательно этот монумент был воздвигнут в 30-е гг., было бы считать данный процесс неизбежным: большой культ не может не порождать другие культы и культики. В прекрасной статье «О романтической идеологии», опубликованной в «Новом мире» (1989, № 4), Анатолий Якобсон сформулировал исчерпывающую, на мой взгляд, мысль: «Для террора необходимо было общественное сознание, воспитанное в духе отчуждения, преклонения, в духе обожания кумиров-идей и кумиров-людей. Казенная, монопольная идеология по всем каналам устремлялась к сознанию масс, внедряя дух идолопоклонства. Одним из таких каналов была художественная литература». И добавим — историко-географическая.

В самом деле, они ведь были повсеместно, новорожденные кумиры-выдвиженцы, и в науке, и в культуре, и в шахте, и за рычагами трактора. «Когда страна прижжет быть героем, у нас героем становится любой» — и становились, причем часто вполне заслуженно. Но отдельных героев приходилось сначала специально прославлять, а потом утверждать. Именно подобное, вероятнее всего, произошло с Г. Я. Седовым.

Его художественно исполненный в многочисленных книгах облик, несомненно, пришелся по вкусу тем, кто дирижировал становлением героев: человек из народа, которому власти втыкали палки в колеса, отважный патриот державы. Даже надежда на пресловуто-знаменитое «авось», то и дело являвшая себя и в его высказываниях, и в его поступках, не могла не импонировать вождям и народу, так как в ней не без оснований виделись размах, удаль, безоглядная смелость. А в итоге— «безумство храбрых» и, разумеется, гордая смерть Седова, как ничто другое рождавшая ореол вокруг его имени, ибо это была жертва, принесенная на алтарь Отечества.

И все же такая точка зрения кажется по меньшей мере однобокой. Обращаясь к 30-м гг., нужно все время помнить, что они вошли в историю как годы массового, неподдельного, непридуманного энтузиазма, проявлявшегося во всех без исключения сферах жизни страны. Арктика, как мы знаем, по числу энтузиастов занимала всегда самое видное положение. Счастливчиков, уезжавших на дальние зимовки, уходивших в ледовые плавания, улетавших на полюс, провожали под грохот оркестров, Москва встречала героев Заполярья так, как десятилетия спустя — космонавтов. Можно сказать, что в 30-ё гг. шел процесс всевозрастающей любви ко всему арктическому и прежде всего к людям. Советским полярникам.

То, о чем я сейчас рассказываю, нужно принимать лишь как самое первое, робкое приближение к истине. На каждый довод может последовать контрдовод, и не один. Облик Седова многогранен, что естественно для всякой крупной личности, и в любой момент какая-то из граней вдруг покажется самой главной, наиболее яркой. А я, как ни старайся, не в силах стать третейским судьей в этом споре, сохранить полнейшую беспристрастность и даже, если хотите, бесстрастность: Георгий Яковлевич Седов был одним из тех, кто пробудил мой собственный интерес к Арктике, ставший пожизненным.

Мне было семь лет, когда в январе 1940 г. после 812-дневного плена во льдах возвращались на борту ледокольного парохода «Г. Седов» пятнадцать новый Героев Советского Союза, пятнадцать героев-седовцев, как стали их с тех пор называть. Так вот и получилось, что сперва я услышал и запомнил слово «седовцы», а уж потом, гораздо позднее, узнал, что жил когда-то на белом свете человек по фамилии Седов. Мог ли я предположить, что через пятнадцать лет, в навигацию 1955 г., отправлюсь на первую в жизни арктическую зимовку на Новую Землю на борту ледокольного парохода «Г. Седов»?!

...Перечитывая написанное, так и этак раскладываю «за» и «против» (а они нередко причудливо меняются местами) и никак не могу отделаться от чувства обиды. Это не обмолвка, я действительно обижен за тех, кто оказался в тени из-за насильственно гиперболизированного имени-символа. Долго оставался на заднем плане тот же Владимир Русанов. Кстати сказать, он предельно скептически оценил в свое время замысел Седова (чем все завершилось, ему уже не привелось узнать). Владимир Александрович справедливо полагал, что на подготовку полюсной экспедиции требуются годы, а не месяцы. «Что касается до продолжительного опыта странствования среди льдов, то таковым, насколько известно, капитан Седов не обладает, — писал Русанов в 1912 г.— В чем же можно видеть залог успеха? Много ли у него при этом будет шансов достигнуть Северного полюса? Мне думается, очень и очень немного».

В ноябре 1975 г. группа участников Всесоюзной конференции, посвященной 100-летию Русанова, приехала на его родину, в Орел. Едва мы вышли из здания вокзала, как увидели первый из многочисленных лозунгов, украшавших улицы и площади города: «В связи со 100-летием нашего славного земляка Владимира Русанова смотрите в кинотеатрах г.Орла новый художественный фильм «Георгий Седов»!

Именно так, не больше и не меньше... Фильм, как и книга в серии ЖЗЛ, прямо-таки не мог не быть посвящен «главному» полярнику России, Георгию Яковлевичу Седову. Ну а уж коль скоро даже революционер Русанов вынужден был на целые десятилетия уйти в полузабытье, то где там было вспоминать имена других достойных исследователей, например дореволюционных офицеров-гидрографов, многие из которых успели сделать в жизни неизмеримо больше, чем старший лейтенант Седов?

В наши дни можно часто встретить в прессе такое выражение: «Сейчас стало повальной модой переписывать историю, очернять прошлое, крушить памятники».

Никак не могу согласиться с подобными высказываниями. Историю переписать невозможно, никто этого сделать не властен. А вот книги по истории (по географии, литературоведению и прочим гуманитарным дисциплинам) переписывать не просто можно — жизненно необходимо, что, к счастью, и делается, если вспомнить хотя бы создание новых курсов истории для школ и вузов. И «очернять», «дискредитировать», «рушить идеалы» и т. п. ни один нормальный автор себе не позволит, если у него нет веских свидетельств в пользу пересмотра той или иной позиции.

Кажется, Альберту Эйнштейну принадлежат слова: «Легче разложить атом, чем предрассудок». Мы же, словно зачарованные, добровольно, сдаемся в плен предрассудков, охотно прилаживаем шоры на глаза, погружаемся в бездну предубеждений, догм, самоограничений. А нам всём так необходимо научиться широко и свободно смотреть на мир, на историю, на характеры и судьбы народов и отдельных личностей! И самое главное— щедро позволять друг другу иметь право на такую долгожданную счастливую свободу.

Закончена глава, в которой едва ли не на каждой странице упоминался Северный полюс, однако до сих пор еще не была произнесена фамилия его первого покорителя. Пусть читатель убедится теперь в том, сколь непросто назвать эту фамилию, несмотря на то, что основные события, связанные с достижением полюса, получили свое завершение, по сути,* на наших глазах, в XX столетии, и никак не могли уйти в глубины истории, откуда было бы так трудно извлечь их на дневной свет!

КТО И КОГДА?