В океане "Тигрис"

Annotation

Известный советский врач, журналист и путешественник Юрий Сенкевич рассказывает о международной экспедиции, возглавляемой видным норвежским ученым Туром Хенердалом. Задачей экспедиции было выяснить, как далеко и долго может плавать в океане камышовая лодка.

Автор знакомит с тем, как по образцу древнешумерских кораблей строилась камышовая лодка «Тигрис», подбиралась интернациональная команда, в которую вошлн представители девяти стран. Большой интерес представляет рассказ о современных Ираке, Бахрейне, Омане, Пакистане, Джибути, о полном драматических происшествий плавании в Индийском океане, по пути древних мореходов.

Юрии Сенкевич

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Юрии Сенкевич

В океане "Тигрис"

Светлой памяти моего отца посвящаю

Глава I

Что сделано. Что осталось сделать

ПОКА АНГЕЛ СПИТ

Живу в раю.

Прямо передо мной сливаются две библейские реки Тигр и Евфрат. Слева, поодаль, за изгородью, — древо познания добра и зла. На нем и плоды есть, желтенькие, вроде шиповника. А змей-искуситель, говорят, удрал от туристов и занесен в Красную книгу.

Скоро с террасы двухэтажного чертога прозвучит трубный глас:

— Юрий Александрович!

— Айюба, Фрателло! — откликнусь я. И пойдет разговор на «райском» языке: «Хол-нохол партака у кука а та-па», что в переводе значит: ровно шесть, через четверть часа восход, следовательно, если у доктора нет возражений, — подъем.

Возражений не будет, но пока что время мое. Я опередил ангела-будителя, поднялся раньше, чем он, и раскрыл тетрадку. С чего начать?!

ФЕВРАЛЬСКИЙ ДЕТЕКТИВ

С телеграммы, наверно.

По-русски она читалась бы так:

«Томас Александерсон ТВ Швеции надеется встречу тобой отеле «Россия» между вторым пятым февраля обсудить мой новый план Тур Хейердал».

Шел восьмой год с финала плаваний «Ра». Тосковать по прошлому было некогда.

Работал. Защитил диссертацию. Странствовал по планете еженедельно: Перу, Куба, Исландия — и к концу телевыпуска успевал вернуться домой _гв Москву.

Случалось и ездить с докладами на медицинские конгрессы. Единственное, чего не хватало — времени, никак не мог успеть сделать все. Нет, грех жаловаться и гневить судьбу — мир хорош.

Мир и плох, потому что телеграмму принесли двадцать девятого. Это сколько же еще ждать до второго!

Как понять «надеется встречу»? Он меня найдет или я его? В холле дежурить? Цветок в петлицу воткнуть?

Пошучивал и нервничал. Крутился возле телефона. И не вытерпел: снял трубку, заказал Колла Микери — итальянскую деревеньку, где живет Тур.

Беседа сразу приняла конспиративный характер.

— Строжайший секрет! — кричал Хейердал чуть не через всю Европу, к развлечению, вероятно, десятка телефонисток. Конфиденциально! Большая лодка! Прежний экипаж! Ты готов?

Ага, на террасе набирают воздух в легкие:

— Юрий Александрович!

— Айюба, Карло!.. ^[1]

КОЕ-ЧТО О КАМЫШЕ

Продолжаю вечером. Закаты здесь так же красивы, как и рассветы. Медленно опускаются, из оранжевого становятся ярко-розовыми; огромный солнечный шар. Длинными караванами идут по течению плоты — словно золотистые стога движутся вереницей.

Камыш ^[2]берди. Все, что мы делаем, о чем говорим и думаем в эти дни, так или иначе связано с ним.

Впервые я услышал о нем в феврале, в гостиничном номере. Посланец Тура был разочарован тем, что я уже что-то знаю, и рад тому, что знаю не все. Он с восторгом сообщал детали. «На сей раз не бальса! — восклицал швед. — Не папирус! Камыш!»

Потом, в Багдаде, по дороге сюда, я его впервые увидел. Стены ресторанчика были сплетены из плосковатых стеблей, уличные огни мерцали сквозь щели, а я среди похрустывания и шуршания пил чай из стаканчика, похожего на азербайджанские армулы, и будто плыл куда-то.

Еще через день, добравшись до здешних мест, я впервые взял камыш в руки.

Жилье Тура походило на плавни. Целые заросли высились над горшками и кувшинами — образцы срезанные, обломанные, заткнутые, сквозные, облитые битумом, снабженные бирками, извещающими, сколько дней данный экземпляр мокнет.

Мокли они стоя: пять сантиметров в воде, а полтора метра торчком, на весу.

— Ничего солома? — спросил Тур. Я удивился приземленности его тона.

Но назавтра и для меня легендарный берди оборотился тридцатью тоннами толстых сухих травин, подлежащих уминанию и трамбовке.

Солома забыла, что из нее тысячи лет назад строили морские суда. Мы возвращаем ей ее прошлое. Не без сопротивления с ее стороны.

Спину ломит, ладони горят, в ушах хруст и шорох.

Впрочем, возможно, это шуршат плоты на реке. Их путь ближний, будничный — к бумагоделательному комбинату, ниже по течению.

В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО

К весне пошли письма от Тура.

Деловые и взволнованные, с обязательной пометкой «конфиденциально», они обрушивали на меня уйму информации, большую часть которой я воспринимал формально.

Я не стал еще тем, кого Тур видел во мне. Он находился внутри идеи, я — снаружи. И нырять медлил. Боялся сглазить. Пребывал в ожидании.

Настал, однако, день, когда меня вызвал председатель Государственного комитета по телевидению и радиовещанию Сергей Георгиевич Лапин.

— Тут у нас документ… Документ был чудесен. Доверчиво и

восторженно, всячески стремясь убедить, Хейердал объяснял, что решил испытать мореходность лодки, сооруженной из месопотамского камыша по типу древних шумерских, и что без советского представительства, без меня в частности, интернациональному экипажу зарез.

— Как станем решать?

Я ответил, что предварительное согласие мной дано.

— Правильно, — кивнул Сергей Георгиевич. — Ведущему клуба кинопутешествий полезно набраться новых впечатлений. Пусть будет так.

ИЗ ВАГОНА В СЕДЛО

Лиха беда начало. Аналогичные письма Тура получил главный ученый секретарь Академии наук Георгий Константинович Скрябин и директор нашего института Олег Георгиевич Газенко — все они тоже сказали: «Пусть будет так». Хотя, естественно, вопрос решался не сразу.

Мне, в сущности, предстояло, как в ковбойских фильмах, перескочить из вагона в седло. А поезд шел с достаточной скоростью.

Он шел, между прочим, и в Канаду, на гору Логан, в лабораторию доктора Хаустона. Хаустон изучает воздействие гипоксии — кислородного голодания — на живой организм: тема, близкая мне еще с антарктической зимовки. Интересная работа намечалась, но, увы, прыгать так прыгать.