Страхолюдие(СИ)

- Кто вы!? - Его голос пронзил тишину замка точно просвистевшая пуля.

Однако таинственный гость продолжал молча двигаться вперед, пока, наконец, не очутился в освещенном пространстве.

- Боже! - Кортнер выронил нож и тот звонко брякнулся под ноги.

На пороге стоял граф Аливарес. Его волосы торчали дыбом, белое, будто припудренное лицо, было обильно забрызгано крупными каплями крови, а на смокинге теперь отсутствовал и второй рукав. Отрешенный, ничего не видящий взгляд блуждал где-то далеко, а из полуоткрытого рта тянулась струйка слюны. Он остановился и замер: ни звука, ни мимики, ни даже вибрации ресниц. Американец первым сообразил, что нужно делать. Несмотря на свои грузные формы, он в несколько стремительных прыжков очутился у черного провала распахнутой двери, быстро ее закрыл, задвинул засов и, подергав за ручку, убедился - дверь заперта надежно.

- Граф, в чем дело? - Тилобиа подшагнул к Аливаресу с некоторой опаской. - Вы в крови?

Он потрепал того за плечо, однако реакция оставалась нулевой. В первые минуты появления Аливареса в холле замка, никто не обратил внимания на его общий внешний вид, ибо все взоры словно прилипли к его окровавленному лицу. Но теперь, - Засецкая даже вскрикнула - без исключения все уставились ниже, осязая воистину настоящий ужас. В правой руке граф сжимал - невесть откуда взявшийся - кривой кинжал, весь измазанный кровью. Но, что пугало еще больше, в левой руке он держал обнаженную, по локоть отрезанную, человеческую руку с темно коричневой кожей. И держал он ее так, будто здоровался.

- Господи я этого не выдержу!!! - Крик баронессы всех практически оглушил. - Да что же это творится!? Господа сделайте же что-нибудь! - Засецкая разрыдалась навзрыд.

Так как остальные особи мужского пола брезгливо воротили физиономии, не страдающий чрезмерной эмоциональностью доктор отнял отрубленную руку дикаря у каменного графа, отворил дверь и выбросил ее на улицу. А вот Кортнеру пришлось объединиться в Эскотом, ибо намертво сжатые пальцы Аливареса никак не поддавались, и лишь после весьма усердных попыток им таки удалось вырвать из его руки клинок. За этими действиями последовало всеобщее изумление. Кинжал, с которым вошел в замок Аливарес, был именно тем самым, которым так гордился покойный Уоллес. Все просто в маразматическом помешательстве таращились на раритетное оружие не в состоянии даже пикнуть. Правда со временем, пришедший в себя Тилобиа взял у Эскота кинжал, зачем-то его понюхал, и произнес:

- Что за мистическая чертовщина??? Он же должен покоиться на дне океана! Я не верю в реальность происходящего! - Резким броском доктор вонзил клинок в полотно входной двери. - Абсурд какой-то... - Старик вернулся к столу и принялся за коньяк. - Это выше моего понимания... Да-с, натуральная аномалия.

Дальнейшего развития сумбурных мыслей и догадок по такому весьма загадочному поводу не последовало в виду вообще неимоверного события. Случилось то, чего не только никто не ожидал, но и не мог объяснить или хотя бы поверить собственным глазам: но событие это заставило у всех зашевелиться на головах волосы. А лекарь даже забыл за "Гранж-Гавр", и теперь стоял с видом воскресшего мертвеца, выпучив глазищи до размеров, превышающих в диаметре его собственные линзы.

Не издавая ни звука, по лестнице спускался Кармайн. Его одежда была вся изодрана, один глаз стекал на скулу, а по вспухшим растрескавшимся губам сочилась алая кровь. Но самое ужасное было то, что его правая рука по локоть отсутствовала! Из-под обрывков сорочки свисали лишь ошметки кожи и мяса.

Теперь уже никто вообще ни черта не соображал: случилась всеобщая немая истерия. Такое зрелище походило на самый страшный сон; сознание решительно отказывалось воспринимать происходящее за реальность, а разум на какое-то время помутился. Коллективное оцепенение происходило в гробовой тишине, что было сродни театральным декорациям. И вот, на фоне этих жутковатых декораций, Генри Кармайн прошел половину холла, совершенно спокоен и невозмутим! Открыл входную дверь, не торопясь, вышел. Никто из присутствующих даже не моргнул. Уже спустя минуту изуродованный драматург вернулся; он держал в своей уцелевшей руке отрубленную. Прошаркав к тому месту, откуда к столу было ближе всего и, где более яркое освещение упрощало обзор, Генри остановился, единственным зрячим глазом осязал свою находку...

- Но позвольте, - его голос поражал невозмутимостью, - это же не моя рука...

Теперь все заметили, что он держал черную руку. То была плоть дикаря, которую Тилобиа, минутой раньше вышвырнул на улицу. Своим видом Кармайн вызывал в людях сострадание, отвращение и страх одновременно. Даже скорее не просто страх, а животный ужас, так как со стороны казалось, что все даже перестали дышать.

Генри обернулся, немного помедлил: с видом неназойливой обиженности вновь направился к выходу. По пути он замешкался возле Тилобиа.

- Док, подержите, если вас не затруднит. - Он протянул доктору обрубок. - Пожалуй, вернусь, поищу свою. - Доктор чисто машинально взял плоть дикаря. Кармайн облизал окровавленные губы, глубоко вздохнул. - А то, как же я без руки смогу держать перо... - и теперь не оглядываясь, направился к двери.

Прошло не менее пяти минут, прежде чем первым оттаял Тилобиа, так как остальных, такой леденящий душу поворот событий начисто дестабилизировал. Доктор же, видимо поддавшись спонтанному атавизму, выбросил мертвую часть тела на улицу, захлопнул дверь, задвинул засов. Затем молча подошел к столу, дрожащей рукой налил полбокала коньяка, проглотил его одним жадным глотком.

Эскот, наконец, оторвал стеклянный взгляд от закрытой входной двери. - Тилобиа, но ведь Генри на улице.

- Захочет войти - постучит. - Понял доктор намек. Он снял пенсне, сделал на него пару энергичных выдохов, и вдруг неистово расхохотался, а когда смех себя исчерпал, добавил: - Если к тому времени ему будет, чем стучать.

Баронесса взглянула на Тилобиа как на сумасшедшего, затем обратилась к американцу.

- Мистер Кортнер, плесните мне коньяку.

Тот, как стоял с открытым ртом, так с открытым ртом за бутылкой и потянулся, при этом озвучив вопрос, точно чревовещатель. - Но что все это, черт возьми, означает?

Однако на его слова никто не обратил внимания, потому что граф, который до этого походил на каменную статую, теперь пришел в движение. Он медленно опустился на стул и его искаженные уста зашевелились.

- Господа, я был в лапах смерти... я ее видел...

Теперь и Сарра, которая до этого лежала на диванчике с отрешенным видом, неожиданно зашевелилась. Девушка подняла голову над подлокотником, посмотрела на Аливареса и ее припухшее от длительного плача лицо, перекосило тенью страха.

- Мама, мне жутко, я боюсь. - Она беззвучно заплакала. - Я видела: он хотел меня забрать.

- Кто!? - Засецкая вмиг очутилась возле дочери и схватила ее за плечи. - Кто хотел это сделать???

Сарра перевела взгляд на мать, а затем вновь на Аливареса. - Слюна... У него текла слюна. - Твердила она, растирая по щекам слезы.

Остальные свидетели признания глазели то на девушку то на графа, с видом грудного младенца, который ничего не соображает, однако с интересом разглядывает все, что попадается на глаза.

- Это был он!? - Злобно зашипела баронесса уже другим голосом: голосом безжалостного палача.

- Нет! - Вздрогнула от такой перемены Сарра. - Там, в окне, на меня смотрел натуральный оборотень. Ужас! Волосы! Вся морда в волосах... безобразно кривые зубы. - Девушка вдруг затряслась. - Мерзкая тварь! Он мне улыбался и показывал свой серый слюнявый язык - препротивнейшее зрелище. - Затянув очередное рыдание, бедняжка уткнулась лицом в подол матери.

- Это какой-то ад! За что? За что на нас обрушилась такая бесчеловечная кара!? - Засецкая сграбастала в охапку дочь, и теперь они вместе огласили холл унисоном неудержимых рыданий.

В отличие от дам, мужчины молчали. Каждый думал о чем-то своем, но в то же время, всех объединяло понимание того, что и в замке, и вообще на острове, творится что-то вконец неладное. Впрочем, не смотря на экстремально усердную деятельность мозга, никто не в состоянии был дать этому хотя бы мало-мальски вразумительное объяснение. Торжествовала очевидность того, что дикари не отпустят их со своей земли живыми. Надежды на благополучный побег таяли с каждой минутой: причем на побег не то, чтобы с острова, а хотя бы из холодных объятий дьявольского замка. Это была натуральная ловушка, и обреченным узникам оставалось лишь предполагать, почему дикари и сами страшатся этого места. Точно никто ничего не мог сказать, но в данный момент людям мерещилось одно: Гранитными стенами овладела нечисть и мракобесие! Злые, неведомые силы правят бал! Но, может быть, в эту ночь свершается проклятье колдуна? Может это с его черного благословения сам сатана воет в каминном дымоходе?