Чистильщик(СИ)

- Тёмный ты, Петрович. Про страдания там пишут, всяко-разно. Ну как тебе сказать? Она замужем, а полюбила другого...А другой-то её не любит, потому что он голубой. Она и страдает. Или он полюбил другую, а она уехала. Да мало ли интересного в жизни?

- Это ты интересом в жизни называешь, Маш?

- А как же. Любовь - она самое главное, самое прекрасное. Она миром правит.

Петрович хмыкнул, покрутил ус.

- Чой-то ты не то говоришь. Это вы, бабы, придумали, что любовь миром правит. Миром правят три вещи - жажда власти, деньги и слава. Вот!

Мария снисходительно улыбнулась.

- Вам бы, мужикам, один мордобой. А рожать вы не умеете. И любить-то не умеете, как мы, женщины. А в конце концов всё одно любовь правит миром, я сказала.

- Маш, ну хорошо ты сказала. Ну где ты видела олигарха, который отвалил огромную кучу денег, купил себе депутатское кресло - потому что в депутатку влюбился? Или банкир, к примеру. Полюбил соседку по этажу, ну и решил подарить ей двести миллионов долларов, чтоб она, значит, его тоже полюбила. Или вот писатель знаменитый... Ты думаешь, он про любовь пишет, потому что ему нравится? Он пишет, потому что это вам, дурам, нравится. А ему нравятся деньги, которые вы платите за книжки его.

- Умный ты слишком для дворника, как я погляжу. А что тогда небогатый?

- В самый раз. А богатство нам ни к чему. С ним неприятности одни. Вишь, Миллера этого застрелили, и деньги не помогли. А кому Петрович нужен с его ватником и метлой? То-то и оно. А я тебе так скажу - эти три подруги всегда рядом ходят, всегда друг дружку держатся. Деньги, власть и слава. Как вера, надежда и любовь. Будет у тебя власть верховная - будет и любовь. Насильно мил будешь окружению своему.

Петрович вытряхнул из стакана бычки, сполоснул его в рукомойнике и налил кипятку из чайника.

- Чай пить будем, любовь моя?

- Шалун, итить, - Машины щёки покраснели, - Буду, буду, наливай.

Аромат чая наполнял дворницкую.

- Сушку дай, - Маша разрумянилась ещё больше.

- Чево там сушку. У меня вот есть, - Петрович вынул из обшарпанного холодильника бутылку "Pyrat"*.

- Ой, красивая какая! Налей, только полстакашка.

- Маш, это ром. Его в чай добавляют. А так его пить плохо. Хуже чеченской катанки.

- Поняла.

Он налил ей немного в чай.

- Духовитый. А всё ж, Петрович, гнилая твоя философия. Вот твой олигарх зачем деньги ворует? Чтобы их на женщин потом тратить. Подарки - шубы, брилики дарит Любови своей. Вот его и кокнул муж такой шикарной девахи. А в газетах пропечатают, что, мол, из-за денег.

- Вон как ты вывернулась, - Петрович отхлебнул ром прямо из горла, пряча улыбку в усы.

*

Они взяли у Алексиса больше миллиона. Получалось по восемьсот с лишним тысяч долларов. Можно было бросать работу и сваливать из этого города. И не можно, а нужно. В эту минуту их разыскивали люди дона Сальваторе, и уж конечно не для партии в покер. Маара свернула с Римского шоссе в сторону моря.

Они бросили "Ситроен" ещё в городе, успев собрать кое-какие вещички из личного, и угнали старый "Фольксваген". Его бросили на выезде и пересели в рейсовый автобус, идущий до Фоджа. Потом свернули к Пескара, вышли и угнали ещё одну машину - "Фиат" с синим верхом.

...Уютное кафе нависало над заливом.

Ветер трепал волосы Маары. Казалось, что она была счастлива. Микель смотрел на неё, и всё уходило в прошлое. Жизнь в замызганном квартале, редкие заказы, и... У Маары в уголках глаз стали появляться морщины, в неполные тридцать два года. Дева Мария не сжалилась над ней.

- Куда ты теперь? - спросила она.

- Не знаю. Думаю, что лучше в Россию или Польшу. Там никакой Интерпол не найдёт. Ты же знаешь, у них на меня зуб. А ты?

- В Штаты. Сначала туда, а там видно будет. Открою кафешку где-нибудь в захолустье, на шоссе.

- Может, вместе?

Она усмехнулась.

- Микель, и что мы будем делать вместе? Нет, нет, это всё лишнее.

Она встала, достала из сумочки помаду, связку ключей, какие-то бумажки. Поразмыслив, зашвырнула ключи с обрыва в море.

- Я уеду прямо сейчас. А ты - через четверть часа. Так лучше. И...Если хочешь...Если ты хотел что-то мне сказать, то говори.

Он привлёк её к себе и поцеловал. Маара не сопротивлялась, она лишь слабо упёрлась руками в его грудь.

- Микель, ты стервец. Зачем ты это сделал? Я уезжаю...

Он снова обнял её, проводя губами по шее, плечам. Её глаза помутились.

- Здесь есть номера, это гостиница? Боже, что ты делаешь...

Они вышли вместе, когда сумерки уже заползали в залив, окрашивая крыши маленького приморского городка в тяжёлый пурпур.

Микель нёс два чемодана. Они надеялись сдать наличность в банке аэропорта и налегке, не теряя ни минуты, проскочить в терминал. От "Фиата" нужно было избавиться.

Маара подошла к машине, припаркованной на площадке в ста метрах от кафе, и хотела открыть багажник, но не успела - в глаза ударил свет фар стремительно приближавшихся двух чёрных авто.

- Это дон Сальваторе, - Микель выругался.

- Бежим!

*

*

- Дон Сальваторе ждёт, - сказал советник двум охранникам.

Его голос гулко разносился под высоким сводами замка. Они повели Микеля и Маару к лестнице, покрытой ковром. Вверху, на широкой галерее, обрамляющей зал, стояли ещё два человека.

В их распоряжении оказалось всего несколько секунд.

- Микель...На этот раз нам не выбраться, - сказала Маара.

Он взял её за руку. Рука была холодна, как лёд.

- Знаешь, как говорят у нас на Сицилии?

- Бессмысленно. Я хотела тебе сказать, Микель. Давно хотела....

- У нас в таких случаях говорят: "Не мочись, Мария, без нужды в бокал с дешёвым фалернским".

Маара скосила глаз, усмехнувшись.

Огромный кабинет дона Сальваторе слабо освещался всего несколькими бра - дон не любил яркий свет. Сам капо был высокого роста и крепкого телосложения. На мощной шее сидела небольшая лысая голова с парой маленьких чёрных глазок у переносицы.

- Наслышан о тебе, Микель, - произнёс дон Сальваторе, тщательно акцентируя речь.

Охранник, сопровождавший их, внёс чемодан. Дон Сальваторе едва заметно кивнул, и чемодан был поставлен на стол и тотчас открыт.

Охранник замер в почтительной позе. Сальваторе глянул.

- Хм, надо же... Торино, подожди.

Он достал пару пачек из недр чемодана и подал их горилле.

- Хорошая работа, Торино. Передай от меня поклон дону Чезаре, ты знаешь.

- Благодарю вас, босс.

Охранник удалился неслышно к дверям.

Капо подошёл к столику со связью, взял трубку. Он всё делал основательно.

- Мне дона Лучиано...Да...Моё почтение, дон Лучиано. Всё, как вы сказали. Нет, нет, всё спокойно. Комиссар? Нет, он ещё не знает. Я тоже так думаю...То есть, думал.

Он повернулся к Петровскому.

- Что мне с тобой делать, Микель? Вышвырнуть тебя на улицу? Не могу. И хотел бы, да не могу. Слишком много дел вы натворили со своей...хм, подельщицей. Знаешь, а у Красавчика семья...Все в трауре. И у дона Романо осталась молодая жена, дети. Я отпущу тебя, а что скажет наш профсоюз? Вот, и дон Лучиано тоже тобой недоволен...

- Дверь...дубовая...электроника...не успеют...

Это был шепот Маары. "Она совсем свихнулась" - подумал Микель. Его душила астма, он утробно закашлялся.

- Торино, убери их, - сказал дон Сальваторе громко. Он явно был раздражён.

Вышколенный горилла неспешно подошёл, поправляя прилизанные волосы.