Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)

Рука приподняла подушку. Ножны на месте. А нож… теперь торчит в лежаке.

Взять мог любой, двери не запираются, окно — не окно, а одно название. Кроме сестер Варфоломеиных видели, как клал, Варвара и Аглая. Опять те же лица. Им я ничего плохого не делал. Может, храплю? Зарина сказать стесняется, а они борются с ночной тишиной таким способом? Стенка-то хлипенькая, едва голоса глушит. Нет, сейчас я не спал. Да и чушь это, такое предположение. За шум не убивают. Сначала. Обычно делают предупреждение, а уже дальше как получится. Но это у нас дома предупреждают. Может, здесь храп — святотатство?

Или Карина не простила? Или кто-то как раз на Карину свалить хочет? Вопросы, вопросы…

Сказать дяде Люсику? И что? Один раз сказал на свою голову.

Седалище медленно опустилось на лежак. Отчаянно труся, ноги закинулись на место, тело с опаской заняло горизонтальное положение. А ну, еще чего-то прилетит?

Сон куда-то пропал. Еще одно научное открытие: не попавший в тебя нож убивает сон. Насмерть.

Пока мысли плавали и отчаянно тонули, уши работали локаторами дальнего обнаружения. Тихо. Пока.

Пока нож не прилетел, тоже было тихо.

Мозг, подобно слепому котенку всюду натыкаясь на стены, не мог выбраться из замкнутого круга известных фактов. Они не радовали. Тогда сознание вырвалось за пределы круга. Вспомнилось, как парили в небе на дельтапланах, двумя треугольными птицами пронзая пространство…

Руки принялись одевать вскочившее тело до того, как мысль проявилась окончательно. Одевался по-боевому, в латы. Шлем на макушку, перевязь с мечом через плечо, нож в ножны на пояс. Готов. Стараясь не слишком греметь, я вылез в окно. Соседка по комнате не проснулась, остальные соседи меня уже не интересовали.

Два! Треугольника!

Глава 11

Счастье перло из меня, как монтажная пена из пробитого баллончика. Флаг являлся сигналом или посланием совсем не цариссе. Я на это очень надеялся.

Краткая слежка за ночным стражником, вовсе не глядевшим в нужную мне сторону, сообщила взбудораженному сознанию, что ему не до меня. Кажется, он засыпал. Голова в шлеме, от которой виднелся только шлем, свесилась вниз и вскоре совсем пропала за бортиком башенки.

Прыжок за забор и скатывание по известному склону вывели в ночной лес. Где-то далеко лаяли волки. Пусть. Ноги упрямо шагали, руки сжимали рукояти клинков как последнюю надежду. Собственно, почему «как»? Именно последнюю.

Направление, где вывешивали флаг, я помнил. Ориентировался сначала по удалявшемуся периметру школы, затем по подгрызенной справа луне. Когда наползли облака, пошел наобум.

Лай приближался. Меня почуяли.

Спасение одно — дерево. Выбрав покоряжистей, тело взмыло вверх. Толстая ветвь приняла на себя мой невеликий вес, опасный треск предупредил о последствиях лишних движений.

Волков было всего два. Пусть маленькая, но радость. Если грохнусь, есть шанс отмахаться.

Волки оказались не такими страшными как те, с причала. Или у страха глаза велики. Они смешно прыгали под деревом, гавкали и тявкали, злились, но даже не пытались ухватить за сапог. А я читал, что голодный волк может прыгнуть на много метров и поймать птицу на лету.

Совсем крыша поехала на местных реалиях. Те волки — волки, а эти — собаки.

Голоса? Или чудится?

— Чапа! Тома! — раздалось на пределе слышимости.

Нет слов, с каким чувством я упал через несколько минут в подставленные огромные руки. Крякнули объятия. То есть, чуть не крякнул я.

— Малик! Откуда?! Как?!

— Молодец, догадался про флаг, — весело щурясь, сказал джигит.

На нем были сапоги, штаны и обрезанный кафтан с набивкой, весь прошитый вздувшимися квадратами. Все опоясано кожаными ремнями, усилено меховыми вставками, выполнявшими роль частичных доспехов. Поперек тела — лук, за плечами — колчан со стрелами и длинный меч, который можно было использовать как двуручный. На поясе — местное подобие кинжала. Покрытое черной щетиной лицо светилось. Казалось, улыбается даже идеально гладкая лысина, в которой отразилась вышедшая луна.

— Они не верили, — говорил он, показывая в сторону.

Только сейчас я заметил еще двоих, вполне знакомых. Ива и Хлыст — так их звали.

— Долг платежом красен, — смеясь глазами, сказали они.

Я с удовольствием пожал протянутые руки.

— Долг платежом красен — это не просто выражение, ставшее поговоркой, а местный закон выживания, — проговорил Малик. — Ты поможешь — и тебе помогут. Теперь отойдем. Слишком много шума.

Шуганув волков-собак, что продолжали прыгать вокруг, облаивая чужака в лице меня, мы направились вглубь леса.

— Волки? — недоуменно указал я на собак, что совершенно не желали никого рвать, кромсать и раздирать на части.

— Псины, — пояснил Хлыст. — Прирученные волчата. Черный — Гром, серая — Сявка.

В ободряющем сопровождении Грома и Сявки мы дошли до небольшого лагеря, где ожидало еще четверо мужчин. Перед глазами всплыла картинка: хихикающая Зарина, прикрывающая рот ладошкой: «Им же в штанах неудобно!» Местным было удобно: в отличие от Малика они предпочитали юбки. Ноги в сапогах, юбки до колен, на плечах — стеганные кафтаны с набивкой или холщовые рубахи с коротким рукавом, обшитые всем, что могло защитить: кожей, мехом, бронзовыми накладками. Вооружены тоже разномастно: тут и дубина, и два коротких меча разной толщины, и один длинный, немного не дотягивавший до двуручного. Все бородатые, заросшие, падавшие за плечи гривы стянуты налобниками. Костра не разжигали, расположились на траве между деревьев. При нашем приближении все приподнялись.

— Это и есть Чапа, — представил меня Малик.

Дружные ответные приветствия смазали звучание имен. Мне было не до них.

— Рассказывай, — упросил я, усевшись рядом с ним на траву под развесистым деревом.

Гром и Сявка убежали сторожить.

— Где Тома? — сначала спросил Малик.

— В школе. — Моя голова указующе мотнулась назад. — С ней все в порядке.

— Шурик? — В глазах Малика вспыхнула тоскливая надежда.

— Жив, — успокоил я. — У цариссы Варфоломеи на попечении.

— Соседка Евпраксии на запад, — подсказала Малику Ива, — со стороны гор и Большой воды.

— А если отсюда? — осведомился он.

— На вторую ночь выйдем к границам.

— Коли напрямик и без приключений, — задумчиво прибавил Хлыст.

Малик кивнул. Вновь повернулся ко мне.

— Наслышан, как вас в ангелы записали.

Вся компания при этом захохотала. Религиозностью здесь не пахло.

— Притворяешься? — спросил Малик.

Я понял. Согласно дернул вниз подбородком. На язык легла свербившая мысль:

— Хочешь отбить Шурика? Сейчас он на лечении и в безопасности. У меня заложница.

— Ого. — Удалось удивить Малика. — Возродил обычай аманатства?

— Дочка Варфоломеи. Так получилось.

Не рассказывать же, что ее навязали.

— Но с собой-то не потащишь? — сказал Малик. — Надо уходить. Если о нашей вылазке сообщили цариссе, она вызовет царберов. С ними не справимся.

— Царисса Дарья сидит в своей башне, ждет нападения, — усмешка тронула мои губы.

— Что не мешает ей вызвать подмогу, — логично и не очень приятно для моего самомнения вставил Хлыст.

— Приводи Тому, — сказал Малик. — Нужно уходить.

В обратный путь нас провожал один Гром, молчаливый и настороженный. Пошли тем же составом, но другой дорогой. Не дорогой, конечно, какие в лесах дороги.

— Встретил твоих приятелей, — указал Малик на Иву и Хлыста, по ходу рассказывая свою историю. — Они знали куда идти, я в меру умений поспособствовал, чтоб дошли. Иногда нам помогал трофейный костюм бойника. Иногда не помогал. Как-нибудь расскажу. Много чего было. Так втроем добрались до кочующего лагеря рыкцарей.

— Как? — не расслышал я.

Последнее слово выглядело знакомым, но исковерканным.

— Они называют себя Свободные рыкцари. Собственно, уже «мы», мы называем, — улыбнулся он темными настороженными глазами, что бегло прощупывали окрестности. — Я пригодился. Помог им. Кудеяр дал людей помочь мне. Мы пришли за вами.