Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)

П. Ингвин

«ЗИМОПИСЬ»

Книга 1 «Как я был девочкой»

Часть первая «Причал»

Глава 1

Четырнадцать лет. Страшно много. Василию Ивановичу Мухину, весьма среднему ученику средней школы, вашему покорному слуге, именно столько. И выгляжу средне: нечто нескладное, давно не стриженое, в джинсах. И мозги работают также. И вообще. И жизнь — средняя до оскомины. Печалька.

Хорошо, что есть Тома. На этот раз она решила летать на дельтаплане. Копила на новый бук, но шлея попала не скажу куда. И так ненавязчиво мне: «Хочешь, Чапа, со мной?» Нахлынувшие чувства и дни ожидания опущу.

Три машины остановились у гребня небольшого оврага — больших в наших краях не водится. Сопровождающие гордо нарекли склон горой. Траву примяли, тележка для взлета заняла нужное место. Буксиром оказался облезлый чихающий пикап, прищурено косящий фарами в разные стороны. Руководитель полетов, бывалый заметеревший дядя в комбинезоне, нудел про давно усвоенное на инструктажах. Часть слушателей стояла, остальные, включая нас, расселись вокруг оратора на земле. На заднем плане багаж резво превращался в будущие средства передвижения три-Д.

— Не называй его дельтапланом, — тоном знатока шепнула Тома. — Утопят в презрении.

— Кого?

— Тебя.

Моя нога смахнула подвернувшийся кустик, при этом больно стукнувшись о булыжник.

— Не называть кого? — скривился я.

Впрочем, дуться на Тому невозможно. Взрывной увлекающийся характер не позволял ей обращать внимание на мелочи типа чужих обид.

— Дельтаплан, — как ребенку объяснила она.

Еще новость. Во мне проснулась язвительность:

— А полет полетом — можно?

К сожалению, ехидство, иронию, сарказм и прочее ерничанье немедленно постигала участь обид. Броня Томиного энтузиазма отражала любые атаки извне.

В этот момент распределили пилотов-инструкторов.

— Я с вами? — Сразу забыв обо мне, Тома воззрилась на приблизившегося парня лет двадцати пяти, обежавшего ее цепким взглядом.

Полненький рыжий бодрячок со шлемом подмышкой и выражением на морде лица «давай пошалим» мне сразу не понравился.

— Таки да, мадамочка. Как ваше ничего?

— Ничего… — опешила Тома.

Будучи одного с нею роста, пилот умудрялся глядеть сверху. Улыбался не переставая. Встал почти вплотную. Со стороны смотрелись этакой десяткой, где ноль вообразил себя бесконечностью и клеит единичку.

— Тома, правильно?

Она испуганно-радостно кивнула. Щечки, красневшие по не всегда понятным мне поводам, предательски розовели.

— И сколько нам лет?

Томин возраст еще позволял интересоваться им вслух без потерь для репутации. Не женщина, но явно не ребенок. Одного со мной невеликого роста, кроме нужных мест стройная… да что там, скажем честно: худая. Зато в нужных… В общем, очаровательная молодая особа в личине подростка. Каким-то образом совмещая томную грацию с мальчишеской неуемностью, еще она собрала в одном флаконе чувственный бантик губ, озера глаз без дна и края и роскошный звездопад в ночи — длиннющие темные волосы. Определение подростка больше подходило мне. Называя все своими именами, даже мальчика, а не подростка. Тома рядом со мной выглядела как забугорный комп рядом с нынешним отечественным, пока неказистым, но у которого, несомненно, все впереди. Зато мой софт так проапгрейден, как ее харду не снилось. Без скромности. Не бейте художника, я так вижу.

Овальное Томино личико взвилось, подбородок вздернулся:

— Уже пятнадцать. Скоро шестнадцать!

Мужики, собиравшие в траве второй дельтаплан-тандем, глумливо загоготали.

— Сколо двадцать, а пока тли…

— Ша! — прикрикнул туда рыжий коротышка-пилот. — Хотите отнести стоматологам в два раза больше, чем мечтали заработать?

Слова лились из него словно бусинки, нанизанные на длинную мысль, тон предложения к последнему слову забавно повышался. Небывалая мягкость произношения и звук по-змеиному шипящих букв завораживали.

— Было у мамы два сына, один умный, второй — Шурик… — не унимались помощники, переходя на личность пилота.

— И это мои товарищи? Тогда что такое фашисты? И не надо про второго сына, вы делаете мне обидно.

В конце концов, он просто отмахнулся. Видимо, такая перепалка здесь вроде традиции.

Когда мне нужно добавить себе возраста и солидности, я расправляю плечи и тянусь макушкой вверх. Чуть на цыпочки не встаю. Тома без раздумий поступила так же. Выперла, чем природа одарила, острый нос — вверх, взгляд — «щас плюну».

— Умничка, держи фасон и все будет в ажуре, — принял ее потуги пилот с вежливым снисхождением. — Таки да, пятнадцать — это очень много. А нам главное, чтоб до восьмидесяти пяти.

— Лет?!

— Килограмм. Или инструктаж между ушей не отпечатался? Таки лучше сразу везде вести себя правильно, чем потом любоваться с-под низу прекрасной природой кладбища.

Еще раз, ничуть не скрываясь, похожий на мультяшного персонажа с пропеллером упитанный пилот профессионально просканировал Томину фигурку: еще не полноценно женскую, но с моей точки зрения идеальную. По-мальчишески крепкую, подтянутую, что особенно здорово смотрелась в ярко-алой спортивной форме. Оценивал? Мне показалось так. Хотя, возможно, всего лишь проверял соответствие одежды полету.

— Я готова.

Тома действительно была готова — сожрать визави с потрохами.

— Тогда хватит утюжить клешем булыжник, подгребайте к нашей цацке.

Направляя и поддерживая за талию, самонавязаный кавалер переместил Тому ближе к дельтаплану.

— Как вы догадались, я из Одессы. — Стукнув каблуками, наш «мужчина в самом расцвете сил» лихо козырнул: — Позвольте представиться, Александр. Он же Шурик, он же Алик, он же Санёк, он же Саша, он же Саня, он же, если приспичит, Искандер Двурогий.

— Какой?! — не сдержалась Тома, прыснув в мою сторону: — Слышал, Чапа?

Я завидовал ее умению мгновенно преображаться: из гнева в серьезность, оттуда — в заразную для окружающих смешливость, заставляя ответно улыбаться даже тех, кто не только не собирался, но думал, что не умеет.

— Македонского так звали, даже в Коране упоминается, — донесся голос второго пилота. Моего. — А меня — Абдул-Малик. Можно просто Малик, с перенесением ударения на «а».

У крепко сложенного обладателя орлиного профиля вопросов к подопечному — ко мне — не оказалось. Только брови под надетым шлемом взлетели:

— Чапа?

Курчавая снаружи ладонь задумчиво огладила жгуче-черную щетину.

— Вася, — буркнул я.

Малик понимающе кивнул. Протянулась огромная пятерня, машинально мною пожатая.

— Но можно и Чапа, — смилостивился я. Люблю, когда относятся не как к ребенку. — Привык уже.

— Хорошо. Идем к аппарату. Вы вместе? — Шлем качнулся в сторону девушки.

— Да, — почему-то смутился я.

Боялся, не так поймут? Но не пускаться же в никому не нужные объяснения.

Малик посерьезнел и из-под полы показал одесситу внушительный кулак. Тот никак не среагировал. Но увидел. Я видел, что увидел.

Когда все было готово, мы, две пары пилотов и пассажиров, двинулись к ухоженной глыбе на гребне. Шурик нес цветы. Большой и грозный Малик следил за нами, чтоб не отставали и не чудили. Визуальный ровесник одессита, он втрое превосходил того в плечах и во столько же проигрывал в талии. Смотрел сурово, как орел на цыплят, но столь же отечески-оберегающе. Я сразу полюбил его за немногословность. Все познается в сравнении.

Малик первым остановился у камня, пропустив Шурика и придержав нас.

Возложили.

Помолчали.

— У него здесь отец разбился, — вполголоса пояснил Малик, когда шагали обратно. — Еще года не прошло. Аппарат — вдребезги. И кусочков не собрали похоронить. А под склоном еще самолеты времен войны. И гражданский лайнер — много лет назад. Много чего. Братская могила.