Остров, одетый в джерси

Тут наступила тишина, которую смело можно было назвать гробовой. Даже часы на стене перестали тикать. Их стрелки напоминали брови, которые от удивления взлетели на вершину лба и там склеились. Все вокруг задумались, пытаясь понять, что общего может быть между рэпом и охраной природы и как можно играть Марли на бамбуке?

— А сюда ты как попал? — наконец спросил Мриген.

— Меня национальный парк, где я егерем подрабатываю, на повышение квалификации прислал. Апгрейд, понял?

— Понял.

— А то смотри, если не понял, я объясню.

Деограция надел наушники, встал из-за стола и направился к выходу.

— Ну и егерь! — сказал Наянго, когда дверь за новичком закрылась. — Как он сказал его зовут?

— Деограция, — напомнил я.

— Грация? — удивился Томи. — Какая там грация! Дубина он баобабовая!

Тут же с легкой руки Томи «грация» от имени новичка отвалилась, и он стал для нас просто Део. Но парень он, между прочим, оказался неплохой. Верно говорят, нельзя о человеке судить по одежке. То есть по прикиду.

В гостиной МЦОСП стоял магнитофон, и иногда у меня появлялось желание его послушать. Однако каждый раз, заходя в гостиную, я натыкался на Део, который сидел на диване и слушал Боба Марли.

— Чего делаешь? – спрашивал я его, присаживаясь рядом.

— Тусуюсь.

— А почитать не хочешь?

— Ломает.

Читать его ломает!

А еще в гостиной телевизор стоял.

Его Део тоже поглядеть любил. А глядел он его так: посмотрит новости, потом, чик! — на гонки «Формулы-один» переключит. И опять, чик! — передача о животных, о том, какие громадные на Мадагаскаре хамелеоны встречаются.

А потом Део краткое содержание передач нам в столовой пересказывал:

— В Африке такие хамелеоны бывают, ваще! А я-то и не знал! Вернусь домой, расскажу пацанам, а то они не в курсе!

А однажды он передачу про змей увидел и, потрясенный, решил посвятить себя изучению рептилий.

21

Ну, вот мы и добрались до Родриго. Он приехал через день после Део.

По национальности Родриго был бразилец.

Взглянув на нашего нового товарища, Део сразу заключил: «Мажор!», что, в общем, передало наше общее ощущение от первого взгляда на Родриго.

Новичок вошел в дверь, улыбаясь, как артист, рекламирующий зубную пасту. Волосы, покрытые бриллиантином, придавали ему вид человека, только что вышедшего из ванной. Его костюм отвечал самой последней моде. В целом Родриго напоминал Алена Делона на взлете своей карьеры.

Но хоть и распускал Родриго перья, хоть и выступал гоголем, а товарищем, нужно сказать, оказался что надо.

Кроме того, Олуэн, которая следовала принципу: «Когда я кушаю, я говорю и слушаю», уже не нужно было поддерживать беседу в столовой своими воспоминаниями о прошлом зоопарка. Там, где был Родриго, разговор не умолкал никогда. И, хотя английских слов Родриго знал не больше ста, он мог объяснить нам все что угодно, пуская в ход богатую мимику и жестикуляцию.

Любое дело, за которое брался Родриго, быстро превращалось в карнавал. Можно было подумать, что в его жилах течет не кровь, а бразильский кофе. На лекциях строгого Фа Родриго всеми силами старался не нарушать атмосферу научной благопристойности, но рано или поздно терял контроль над своими конечностями.

— Это что за пляски в третьем ряду? — говорил тогда Фа сердито. — Прекратить немедленно!

На короткое время Родриго затихал. Но вскоре природа вновь начинала брать свое, и Родриго опять принимался размахивать тетрадью словно веером, стуча карандашами как кастаньетами.

Постоять в очереди за ужином пять минут было для него пыткой. За это время он успевал три раза присесть на стул и два раза поинтересоваться у впереди стоящих, не умерла ли там Олуэн?

На родине Родриго работал ветеринаром в небольшом зоопарке Сорокаба, недалеко от громадного бразильского города Сан-Паулу. Работу в зоопарке он совмещал с учебой в университете. Родриго был настолько перспективным биологом, что его послали учиться в Англию без знания английского. И ничему бы на Джерси он, конечно, не выучился, если бы Фа не был наполовину испанцем. После каждой лекции профессор затаскивал Родриго в кабинет и повторял ему пройденный материал на испанском. Успехи этой методы были так велики, что по возвращении в зоопарк Сорокаба Родриго сразу же стал его директором.

Кстати сказать, Фа знал не только испанские и английские слова.

Увидев меня за пределами своего кабинета или лектория — мест, где он был неукоснительно строг со студентами, Фа весело ревел:

— Тоффаришш! Пальто!

Эти два слова и по отдельности услышать от Фа удивительно. А уж их сочетание было просто ошеломительным. При чем тут товарищ? Какое пальто?

Однажды, ближе к концу курса, когда мы неожиданно разговорились по пути в зоопарк, Фа рассказал мне, что в детстве с родителями жил в Гибралтаре, где, бывало, продавал верхнюю одежду русским морякам.

— Тоффаришш! — кричал он проплывающему судну. — Пальто!

Судно немедленно причаливало, и советские моряки скупали у Фа все имеющееся пальто.

Возвращаясь к Родриго, надо сказать, что основной темой его научных интересов на родине был редкий пампасный олень. Для того чтобы взять пробы из кишечника этого животного, Родриго преследовал его, сидя рядом с летчиком в кабине вертолета, и усыплял выстрелом из ветеринарного ружья через открытую дверь. Но думать, что главная страсть Родриго — изучение оленьего кишечника, было бы ошибкой. Его душа отдана футболу. Я, надо признаться, числил себя по части футбола не в последних рядах. Но после игры с Родриго сильно упал в собственных глазах.

Как-то мы решили устроить футбольный матч на лугу возле зоопарка. Причем я попал в команду, которая играла против команды Родриго.

В первые же несколько минут он забил нам голы головой, спиной, коленями и пяткой. Я рвал когти и лез из шкуры, пытаясь отнять мяч у Родриго. Вскоре мне стало казаться, что ног у него значительно больше двух, и вырвать мяч из этого сплетения конечностей просто невозможно. Один раз Родриго каким-то невероятным образом очутился возле наших ворот, когда мы вместе с вратарем, бросившимся от отчаяния нам помогать, находились на половине противника. Сев на мяч перед нашими воротами, он стал со скучающим видом ждать нашего приближения. Когда вратарь был уже в нескольких метрах от Родриго, тот начал пятиться, не вставая с мяча, и таким вот позорным для нас образом закатил заключительный гол.

Родриго привез с собою настоящий комплект одежды игрока бразильской сборной по футболу, и когда настала последняя неделя курсов, очень серьезно советовался со мною, кому подарить эту святыню? Сначала Родриго предполагал преподнести ее кому-то из преподавателей. Но, увидев габариты Фа и Криса, он сразу понял, что в майку и трусы бразильского футболиста они не влезут даже при большом желании. В конце концов, Родриго, кажется, подарил их парню из зоопарка по имени Доминик.

Между прочим, мне однажды довелось перекинуться парой слов с мамой Родриго. В коридоре под лестницей висел телефон-автомат, по которому студенты звонили домой. На него же приходили звонки тех, кто звонил в жилую часть МЦОСП.

Как-то, проходя по коридору, я услышал дребезжание аппарата и снял трубку. Голос в трубке был таким далеким, что я сразу понял — звонят из-за океана.

— Ха-але! — кричала сквозь помехи какая-то женщина. — Родриго! Родриго Тексьерра!

Бросив в трубку: «Уан момент!», я помчался в комнату Родриго.

Мама звонила ему каждую неделю, и разговоры их длились часами. В конце концов, у меня стало складываться впечатление, что она либо владеет крупным состоянием, либо работает на телефонной станции. Пристроившись под лестницей на стуле и размахивая руками, Родриго рассказывал маме, что в МЦОСПе случилось нового и чем нас тут кормят. Но, видимо, объяснения Родриго успокаивали его родительницу ненадолго. Не проходило и нескольких дней, как кто-нибудь вновь брал трубку и слышал голос с того берега океана: