Дуэль. Победа. На отмелях. (Сочинения в 3 томах. Том 3)

Она не отвечала. Казалось, что мрачная, давящая тишина проникала снаружи в комнату, наполняя ее бесконечным, бездыханным, беспросветным молчанием, казалось, что сердце сердец перестало биться и настал конец всему живому.

— Вы поняли меня? Надо сейчас же бегом покинуть дом, — настойчиво прошептал он.

Она поднесла его руку к губам, потом выпустила ее. Он вздрогнул.

— Лена! — тихо вскрикнул он.

Она немного отстранилась. Он не смел доверять себе… Он не рискнул произнести ласковое слово.

X

Повернувшись, чтобы выйти, он услыхал глухой стук. Прежде чем открыть дверь, ему надо было приподнять занавес. Он сделал это, глядя через плечо. Слабый луч света, проходивший через замочную скважину и через две-три щели в дереве, осветил молодую женщину, всю в черном, стоявшую на коленях, положив голову и руки на кровать в позе кающейся грешницы. Что означала эта поза? Гейст подумал, что вокруг было больше вещей, чем он мог понять. Поднявшаяся с кровати рука молодой женщины сделала ему знак удалиться. Он повиновался и вышел с переполненным тревогою сердцем.

Занавесь еще колыхалась, когда Лена вскочила и припала к ней, напрягая слух, ловя слова, звуки, в склоненной и трагической позе тайного внимания, прижав одну руку к груди, словно для того, чтобы сдержать, заглушить биение своего сердца.

Гейст застал секретаря мистера Джонса за созерцанием его закрытого бюро. Быть может, Рикардо размышлял о способе взлома, но, когда он внезапно повернул голову, лицо его было искажено такой гримасой, что Гейст остановился, пораженный закатившимися глазами, от которых видны были одни белки и которые ужасно моргали, словно этого человека терзали внутренние судороги.

— Я думал, что вы никогда не явитесь, — прорычал Рикардо.

— Я не знал, что вы торопитесь. Допустив, что ваш отъезд, как вы говорите, зависит от этого разговора, я сомневаюсь, чтобы вы пустились в море в подобную ночь, — сказал Гейст, жестом приглашая Рикардо выйти первым.

С кошачьими движениями бедер и плеч секретарь тотчас вышел из комнаты. В полной тишине ночи было что-то жестокое. Закрывавшая половину неба огромная туча простиралась над самой землей, словно гигантская мантия, скрывавшая угрожающие приготовления к насилию. В ту минуту, как двое мужчин сходили с веранды, позади тучи раздался грохот, предшествуемый быстрым и таинственным огненным лучом, скользнувшим по водам бухты.

— Ага, — сказал Рикардо, — начинается.

— Это, может быть, окончится пустяками, — заметил Гейст, подвигаясь твердыми шагами вперед.

— Глупости! Пусть разразится гроза! — сказал с раздражением Рикардо. — Это соответствует моему настроению.

Когда они дошли до второго бунгало, глухое, отдаленное грохотание сделалось непрерывным, а бледные молнии проливали на остров, в быстрой последовательности, беглые волны холодного пламени. Рикардо бросился вперед по ступенькам и, просунув голову в дверь, прошептал:

— Вот он, сэр! Держите его возле себя как можно дольше, покуда не услышите, что я свистнул. Я напал на след.

Он бросил эти слова с невероятной быстротой; потом отстранился, чтобы пропустить гостя; но ему пришлось немного подождать, потому что, поняв его намерение, Гейст презрительно замедлил шаги. Когда он вошел в комнату, под его величественными усами притаилась улыбка, — «улыбка Гейста».

На высокой конторке горели две свечи. Мистер Джонс, заку танный в старый халат из роскошного голубого шелка, держал локти прижатыми к телу и руки глубоко засунутыми в необы чайно просторные карманы своего одеяния. Этот костюм под черкивал его худобу. Прислонившись к конторке, он произво дил впечатление высохшей головы сомнительного благородства, надетой на конец раскрашенной пики. Рикардо остановился в дверях. Равнодушный с виду ко всему происходящему, он ожидал своего часа. Внезапно, в промежутке между двумя молниями, он скрылся и исчез в темноте ночи. Мистер Джонс, тотчас заметивший его исчезновение, покинул свою небрежно-неподвижную позу у конторки и сделал несколько шагов, чтобы очутиться между Гейстом и дверью.

— Ужасно душно, — заметил он.

Гейст, стоявший посреди комнаты, решил говорить прямо.

— Мы здесь не для того, чтобы разговаривать о погоде. Вы оказали мне честь сказать сегодня о себе: «Я тот, который…» Что это означает?

Не глядя на Гейста, мистер Джонс продолжал рассеянно двигаться; дойдя до намеченного места, он с глухим стуком прислонился к стене возле двери и поднял голову. От этого решительного движения на его изможденном лице выступила испарина; капли пота текли вдоль его ввалившихся щек и почти ослепляли его глаза в их костлявых орбитах.

— Это означает, что я человек, с которым приходится считаться. Нет… прошу вас… не кладите руку в карман… пожалуйста…

В его голосе появился внезапный пискливый звук. Гейст вздрогнул и настала минута взволнованного ожидания, в продолжение которой вдалеке громыхал гром, а справа от мистера Джонса дверь освещалась быстрыми голубоватыми отблесками. Наконец Гейст пожал плечами; он даже посмотрел на свою руку, но не положил ее в карман. Прижавшись к стене, мистер Джонс видел, как он поднес руки к кончикам своих горизонтальных усов, потом ответил на его вопросительный твердый взгляд:

— Вопрос предосторожности, — сказал он своим обычным глухим голосом, сохраняя мертвенно-холодное лицо, — Человек, который вел такую свободную жизнь, как вы, несомненно, должен это понимать. Мне много говорили о вас, мистер Гейст, и я как будто понял, что вы предпочитаете прибегать к более тонкому оружию ума; впрочем, я не хочу рисковать методами… более грубыми. Я не настолько самонадеян, чтобы бороться с вами в умственной сфере, но, уверяю вас, мистер Гейст, что во всякой другой борьбе я окажусь сильнее вас. В эту самую минуту вы у меня на прицеле с того момента, как вы вошли в комнату. Да… из кармана.

Гейст спокойно посмотрел назад, немного попятился и сел в ногах походной кровати. Поставив на колено локоть, он подпер подбородок ладонью и, казалось, обдумывал ответ на эту речь. Прислонясь к стене, мистер Джонс явно ожидал его хода. Обманувшись в своих ожиданиях, он решил заговорить сам. Ему необходимо было подвигаться вперед с величайшей осторожностью из боязни, что гость начнет «лягаться», как говорил Рикардо, — а это было бы весьма нежелательно. Он повторил:

— Я человек, с которым приходится считаться.

Тот продолжал смотреть в пол, словно был в комнате один. Снова наступило молчание.

, - Так вы много слышали обо мне? — спросил наконец Гейст, поднимая глаза.

— Я думаю! Мы стояли в гостинице Шомберга.

— Шом…

Гейст задумался на середине слова.

— В чем дело, мистер Гейст?

— Ничего. Тошно стало, — проговорил Гейст покорно.

Потом, возвращаясь к своему мечтательному равнодушию, он прибавил:

— Что вы хотите сказать, говоря, что с вами приходится считаться? — спросил он немного погодя, так спокойно, как только мог. — Я вас совсем не знаю.

— Мы, очевидно, принадлежим к одному и тому же кругу общества, — начал мистер Джонс с ленивой иронией.

В самом деле он был осторожен, насколько мог.

— Что-то изгнало вас из него… Оригинальность взглядов, может быть. Или же ваши наклонности.

Мистер Джонс улыбнулся бледной улыбкой. В спокойном состоянии его лицо носило странный характер: извращенной и утомленной суровости, но, когда он улыбался, оно принимало неприятно детское выражение. Громыхание грома усилилось, наполнило комнату, потом замерло в отдалении.

— Вы как будто не совсем ясно понимаете создавшееся положение, — снова начал мистер Джонс.

На самом деле, несмотря на эти слова, он считал, что дело принимает весьма удачный оборот. У этого человека не хватало мужества перейти к физической борьбе. Он продолжал вслух:

— Послушайте! Вы же не можете рассчитывать поступать всегда по-своему. Вы ведь человек из общества…

— А вы? — неожиданно спросил Гейст. — Кто же вы такой?