Дуэль. Победа. На отмелях. (Сочинения в 3 томах. Том 3)

Он с усталым видом склонил голову на левое плечо. Его жизненная энергия казалась исчерпанной. Даже веки его провалились в глубокие орбиты. Одни только тонкие, раздражительные, восхитительно очерченные и слегка нахмуренные брови говорили о стремлении и возможности наносить вред, о чем-то непобедимом и смертельно опасном.

— Плоды моих трудов в качестве мошенника! — повторил Гейст без волнения и даже почти без презрения. — Вы затрачиваете массу сил, вы и ваш верный сподвижник, чтобы разгрызть пустой орех. Здесь нет тех плодов, которые вы себе воображаете. Есть несколько золотых монет, которые вы можете взять, если вам этого хочется, и потому, что вы сами себя называете бандитом…

— Да-а-а, — протянул мистер Джонс. — Скорее бандитом, чем мошенником. Это, по крайней мере, открытая война.

— Пусть будет так! Позвольте мне только вам сказать, что свет еще не видывал так ловко обманутых бандитов, как вы… никогда!

Гейст произнес последние слова с таким жаром, что прижавшийся к стене мистер Джонс, казалось, еще вытянулся в длину и уменьшился в ширину в своем голубом халате с металлическим оттенком.

— Обмануты болваном, пройдохой-трактирщиком! — продолжал Гейст. — Проведены, как двое ребят, которым наобещали конфет!

— Я никогда не разговаривал с этим отвратительным животным, — проворчал недовольным тоном мистер Джонс. — Но он убедил Мартина, а Мартин не дурак.

— Его, должно быть, не так трудно было убедить, — возразил Гейст тем вежливым тоном, который был так хорошо известен на Островах. — Я бы не хотел поколебать трогательное доверие, которое вы, по-видимому, питаете к вашему… вашему последователю… но это, как видно, самый легковерный бандит на свс те. Что же вы воображаете? Предположив даже, что история о моих мнимых богатствах правдива, неужели вы думаете, что Шомберг сообщил бы вам о ней из альтруизма? Разве так дела ются вещи на этом свете, мистер Джонс?

Челюсть джентльмена мгновенно упала, но он снова подо брал ее с презрительным щелканьем и сказал замогильным го лосом:

— Это трусливое животное. Он боялся за себя и старался от нас избавиться, если желаете знать, мистер Гейст. Материальная приманка не была бы, может быть, слишком соблазнительна, но я скучал, и мы позволили себя уговорить. Я не сожалею об этом. Всю мою жизнь я искал новых впечатлений и нахожу в вас нечто из ряда вон выходящее. Что касается Мартина, то он озабочен материальными результатами. Он прост, верен и чудовищно ловок.

— Ах да, он напал на след, — проговорил Гейст с вежливой насмешливостью, — но он недостаточно еще расследовал его, чтобы позволить вам всадить в меня пулю без дальнейших церемоний. Значит, Шомберг не указал вам точного места, где я храню плоды своих хищений? Фу! Не видите ли вы, что он рассказал бы вам любую историю, правдивую или выдуманную? Им руководило самое понятное побуждение: жажда мести, яростная злоба… подлый мерзавец…

Мистер Джонс казался неубежденным. Справа от него молнии беспрерывно бороздили просвет двери, и непрерывное рокотание грома раздавалось словно нечленораздельное рычание великана, бормочущего бессвязные слова.

Гейст превозмог страшное нежелание говорить о молодой женщине; образ ее не переставая витал перед его глазами; он видел ее прячущейся в лесу, и это видение обладало всей силой, всей трогательностью властной и вместе с тем жалобной, почти священной мольбы. Он снова начал смущенным и торопливым тоном:

— Если бы не эта девушка, которую он преследовал своей безумной и отвратительной страстью и которая обратилась ко мне за заступничеством, он бы никогда… Но вы это отлично знаете…

— Я ровно ничего не знаю, — вскричал мистер Джонс с поразительной горячностью. — Этот трактирщик действительно пытался как-то раз говорить со мной о женщине, которую у него украли, но я заявил ему, что не хочу слушать его грязных историй. Разве вы имели какое-нибудь отношение к этому делу?

Гейст спокойно выслушал его, потом, теряя немного терпение, спросил:

— Что за комедию вы играете? Вы хотите уверить меня, что не знали о пребывании здесь девушки?

Глаза мистера Джонса приобрели внезапно пристальный, стеклянный блеск, словно приковывавший их к самой глубине орбит. Весь он казался оцепеневшим.

— Здесь! Здесь! — воскликнул он дважды.

Нельзя было ошибиться в его удивлении, в его возмущенной недоверчивости, в его испуганном отвращении.

Гейсту стало противно, в свою очередь, но несколько иначе. Он оставался недоверчивым и сожалел, что заговорил о молодой женщине; но дело было сделано; он превозмог свое отвращение в пылу спора с этим нелепым бандитом.

— Возможно ли, чтобы столь важный факт не был вам известен? — спросил он. — Это была единственная истинная правда но всей куче глупого вранья, которым вас так глупо провели.

— Да, я не знал! — вскричал мистер Джонс. — Но Мартин шал, — добавил он таким тихим голосом, что Гейст едва его расслышал.

— Я скрывал ее, пока мог, — снова начал Гейст. — Быть может, с вашим воспитанием, с вашими традициями и прочее, вы поймете причины, которые меня к этому побудили.

— Он знал! Он знал заранее! — глухо стонал мистер Джонс. — Он с самого начала знал, что она здесь!

Тяжело опираясь на стену, он перестал следить за Гейстом. У него был вид человека, под ногами которого раскрылась бездна.

«Если я хочу убить его, это надо сделать сейчас», — подумал Гейст. Но он не шевельнулся.

Минуту спустя мистер Джонс поднял голову с горящим сатанинской яростью взглядом.

— Мне очень хочется убить вас, отшельник с бабами, человек с луны, который не может существовать без… Но нет, я не в вас буду стрелять… Я буду стрелять в того, другого юбочника… в лицемера, в хитреца, в проходимца, во влюбленного пса! И он брился… брился у меня под носом!.. Я убью его!..

«Он сошел с ума», — подумал Гейст, ошеломленный внезапной яростью призрака.

Он никогда не чувствовал себя в большей опасности, не чувствовал большей близости смерти с тех пор, как вошел в эту комнату. Бандит в припадке безумия существо опасное. Он не знал, не мог знать, что ум мистера Джонса был достаточно быстрым, чтобы предвидеть уже окончание его власти над мыслями и чувствами его несравненного секретаря, чтобы предвидеть скорую измену Рикардо. Между ними появилась женщина! Женщина, девушка, по-видимому, обладавшая силой пробуждать отвратительное безумие мужчины. Она доказала это уже дважды: с этим негодяем-трактирщиком и с этим усатым господином, на которого мистер Джонс, сжимая в своем кармане смертоносную руку, устремлял взгляд, горевший, скорее, отвращением, нежели злобой. Он забывал самую цель своей экспедиции в своем внезапном и подавляющем ощущении полной неуверенности. Мистер Джонс чувствовал, как в нем загоралась дикая ярость, но не по отношению к усатому мужчине. В ту минуту, как Гейст почувствовал, что жизнь его висит на волоске, on услыхал, что тот обратился к нему без деланной томной дерзо сти, но с порывом лихорадочной решимости:

— Послушайте! Давайте заключим перемирие!

Гейст был так разбит, что у него не оставалось сил улыбнуться.

— Разве я объявлял вам войну? — спросил он устало. — Ка кой смысл могут иметь для меня ваши слова? Вы представляс тесь мне каким-то больным и полусумасшедшим. Мы говорим на разных языках. Если бы я попытался сказать вам, зачем я здесь и разговариваю с вами, вы бы мне не поверили, потому что не поняли бы меня. Это, без сомнения, не из любви к жиз ни, потому что с этой любовью я давно покончил, хотя, быть может, и недостаточно; но, если вы думаете о вашей жизни, то, повторяю вам, что с моей стороны ей никогда не угрожала ни малейшая опасность. Я не вооружен.

Мистер Джонс кусал себе губы. Объятый глубокой задумчивостью, он внезапно посмотрел на Гейста.

— Вы говорите, что вы не вооружены?

Потом заговорил резко:

— Поверьте мне, джентльмен бессилен перед стадом животных. А между тем приходится ими пользоваться. Не вооружены, а? Эта особа, должно быть, самого низкого сорта. Вряд ли вы ее выудили в гостиной. Впрочем, где дело касается этого, они все похожи одна на другую. Не вооружены! Это жаль! Я сейчас в гораздо большей опасности, чем вы — и чем вы были… или я очень ошибаюсь. Но я не ошибаюсь. Этого негодяя я хорошо знаю!