Дуэль. Победа. На отмелях. (Сочинения в 3 томах. Том 3)

— А я до сих пор не знал, хотите ли вы, чтобы вас видели, то было, очевидно, недоразумение, но недоразумение почтенное. Теперь, впрочем, это все равно.

Помолчав, он поднял голову.

— Как этот лес стал мрачен! А между тем солнце еще не село, должно быть.

Она посмотрела вокруг себя — и словно глаза ее открылись в эту самую минуту; она увидела тени леса, которые разливали вокруг нее не столько грусть, сколько мрачную, угрожающую враждебность. Ее сердце упало в этой душной тишине, и она почувствовала над собой и своим спутником дыхание близкой смерти. Малейшее трепетание листьев, легчайший треск сухой ветки, самый слабый шелест заставил бы ее громко вскрикнуть. Но она стряхнула эту недостойную слабость. Скромная, неумелая скрипачка, жалкая, подобранная на пороге позора девушка должна постараться подняться выше самой себя; она одержит победу, и счастье, которое прольется тогда на нее потоком, бросит любимого человека к ее ногам.

Гейст сделал легкое движение:

— Нам лучше вернуться домой, Лена, потому что мы не мо жем всю ночь оставаться в лесу или в каком-либо другом месте Мы бесповоротно обречены этой дьявольской махинации, пред начертанной… судьбой?., вашей судьбой — или моей?

Молчание нарушил Гейст, но дорогу указывала Лена. У опушки леса она остановилась под деревом. Он осторожно при близился к ней.

— Что случилось? Что вы видите, Лена? — прошептал он.

Ей только что пришла в голову одна мысль. Она колебалась немного, глядя на него через плечо лучистым взглядом своих серых глаз. Она хотела бы знать, не является ли это испытание, эта опасность, это несчастье, которое обрушивается на них в их убежище, своего рода наказанием?

— Наказанием? — повторил Гейст.

Он не понимал. Когда она пояснила свою мысль, он еще больше изумился.

— Своего рода возмездием разгневанного бога? — проговорил он с удивлением. — На нас? Но за что, создатель?

Он видел, как бледное лицо потемнело в тени. Она покраснела. И заговорила торопливым шепотом: вот то, как они живут вместе… Это нехорошо — не так ли? Это преступление, потому что она не была вынуждена к этому ни силой, ни страхом. Нет, нет… Она пришла к нему добровольно, свободно, с порывом всей своей души…

Гейст был так растроган, что некоторое время не мог говорить. Чтобы скрыть свое волнение, он взял самый «гейстовский» тон.

— Как? Таким образам, наши гости являются посланниками нравственности, мстителями правосудия, орудием провидения! Вот это оригинальный взгляд. Как бы они были польщены, если бы могли вас слышать!

— Вы смеетесь надо мной, — сказала она сдержанным и внезапно дрогнувшим голосом.

— Неужели вы чувствуете, что совершили преступление? — спросил Гейст очень серьезно.

Она не отвечала.

— Что касается меня, — заявил он, — я этого не сознаю. Клянусь богом, я этого не сознаю.

— Вы — другое дело. Женщина всегда искусительница. Вы взяли меня из сострадания. Я бросилась вам на шею.

— О, вы преувеличиваете, вы преувеличиваете! Вы не так-то много сделали, — говорил он шутливо, несмотря на то, что с трудом сохранял спокойный тон.

Он смотрел на себя уже как на мертвого, но ради нее и для того, чтобы ее защищать, должен был делать вид, что еще жив. Он сожалел, что не имел бога, которому мог бы поручить эту прекрасную, трепетную горсть праха, горячую, живую, чуткую, отдавшуюся ему и обреченную теперь, без надежды на спасение, оскорблениям, обидам, унижению, безграничной телесной муке.

Она отвернулась от него и стояла неподвижно. Он схватил ее безвольную руку. ь — Вы хотите, чтобы это было так? Да? Ну так будем вдвоем надеяться на милосердие.

Она, не глядя на него, покачала головой, словно пристыженный ребенок.

— Вспомните, — продолжал он со своей неисправимой насмешливостью, — что надежда является одной из христианских добродетелей. А вы, наверное, не пожелаете рассчитывать на милосердие для себя одной.

По ту сторону поляны перед их глазами вырисовывалось бунгало в зловещем освещении. Внезапный порыв холодного ветра потряс верхушки деревьев. Лена резка высвободила свою руку и вышла на открытое пространство, но, не сделав и трех шагов, остановилась и показала на запад.

— О, взгляните туда! — вскричала она.

Позади мыса бухты Черного Алмаза, выделявшегося черным пятном на лиловатом фоне моря, тяжелые громады туч плавали в кровавой дымке. Между ними, как открытая рана, змеилась красная трещина; внизу сверкал кусочек темно-красного солнца. Гейст бросил равнодушный взгляд на угрозы этого небесного хаоса.

— Собирается гроза. Мы будем слышать ее всю ночь, но к нам она, вероятно, не придет. Обычно тучи собираются над вулканом.

Она не слушала его. Ее глаза отражали яркие и мрачные краски этого заката.

— Это не предвещает милосердия, — проговорила она медленно, словно разговаривая сама с собой.

Она ускорила шаги. Гейст последовал за ней. Вдруг она снова остановилась.

— Мне это безразлично. Теперь я бы сделала гораздо больше. И когда-нибудь вы простите меня. Надо, чтобы вы меня простили.

IX

Лена вошла в бунгало, спотыкаясь о ступеньки, и упала в кресло, словно почувствовав внезапную потерю сил. Прежде чем войти вслед за ней, Гейст с веранды посмотрел по сторонам. Все было совершенно спокойно. Ничто в этом привычном ландшафте не напоминало, что молодая женщина и он перестали жить в таком уединении, как в первое время их совместной жизни, когда единственным обществом их были материализовавшийся время от времени китаец и робкая тень Моррисона.

Порыв холодного ветра сменился полной неподвижностью воздуха. Тяжелая, грозовая туча висела позади мыса, низкая, черная, и благодаря ей сумерки становились более темными. В виде контраста небо в зените было безоблачно-прозрачно, сверкая, словно хрупкий стеклянный шар, который мог разбиться от самого легкого движения воздуха. Несколько левее, между двумя темными массами мыса и леса, вулкан, увенчанный дымом в течение дня и светящийся ночью, испускал свой первый, вечерний пылающий вздох. Над ним появилась красноватая звезда — искра, выброшенная из пылающих недр земли и оставшаяся неподвижной в таинственном очаровании ледяных пространств.

Перед Гейстом, словно стена, вырисовывался уже полный темноты лес. Тем не менее он продолжал наблюдать за опушкой, особенно в том месте, где деревья скрывали начало мола. С тех пор как молодая женщина заметила между деревьями белую фигуру, он был почти уверен в том, что за ними следил секретарь мистера Джонса. Без сомнения, негодяй шел за ними до их выхода из леса, но теперь он вынужден был выйти на поляну перед бунгало, если не хотел вернуться назад, чтобы попасть на поперечную тропинку, сделав, таким образом, значительный крюк. Одно время Гейсту действительно показалось, что он заметил какое-то движение между деревьями, но все тотчас успокоилось. Тем не менее он продолжал вглядываться в тень, но тщетно. Почему он интересуется действиями этих людей? Почему это глупое беспокойство о предварительных приемах, когда развязка застанет его безоружным?

Он отвернулся и вошел в комнату. В ней царила уже полная темнота. Сидя у двери, Лена не шевельнулась, не произнесла ни слова. В темноте белела постланная на стол скатерть. Прирученное двумя бродягами животное начало свою службу в отсутствие Гейста и Лены. Стол был накрыт. Гейст ходил некоторое время взад и вперед по комнате. Молодая женщина сидела в кресле, молча и неподвижно. Но когда Гейст, поставив на стол оба серебряных канделябра, чиркнул спичкой, чтобы зажечь свечи, она внезапно поднялась и прошла в спальню. Она сняла шляпу и почти сейчас же вернулось, Гейст взглянул на нее через плечо.

— К чему отдалять роковой час? Я зажег свет, чтобы дать им знать о нашем возвращении. Быть может, все-таки за нами не следили, по крайней мере, во время пути, так как, без сомнения, видели, когда мы выходили из дому.

Молодая женщина села. Ее густые волосы казались совершенно черными над ее бледным лицом. Она подняла глаза, кроткое сияние которых казалось при свете свечей неясным призывом и производило странное впечатление слепой невинности.