Путь к океану (сборник)

Через несколько дней путешественники свернули в долину реки Амгунь и, добравшись до селения Каур, сделали дневку.

Продвижение вверх по течению Амгуни было очень нелегким. Неистовая пурга началась почти неожидан­но, когда путники находились вдали от человеческого жилья. Ветер вздымал плотную пелену снега, обнажая лед реки. Сила ветра была такова, что снежная пыль проникала всюду, в мельчайшие щели одежды. Среди бела дня стало так темно, что Чихачев не знал, как повернуться, куда ступить. Где-то в свистящем вою­щем сумраке раздавались треск и грохот: это ветер с корнем выворачивал кедры и лиственницы. Ориенти­руясь непонятным образом, Афанасий сумел найти убежище среди бурелома. Здесь деревья были пова­лены на большом протяжении, и нечего было опасать­ся, что какой-нибудь лесной великан, падая, прихлоп­нет тебя, как муравья. Тунгус устроил застывающего мичмана в затишье, под корнями поваленного дере­ва. Нарты образовали дополнительную защиту.

Скулящие, испуганные собаки, замерзающие лю­ди сбились в тесную кучу, согревая друг друга. У мич­мана почти не остались в памяти подробности страш­ных часов борьбы со смертью. Афанасий все время тормошил его, заставляя двигаться, не давая забыть­ся; холод струйками проникал сквозь одежду. То и дело тунгус совал ему в рот кусок рыбы или хлеб, отогретые на собственной груди, и говорил:

– Кушай, бачка, человек – печка есть. Еда – дрова есть. Дрова есть – печка живой, греет. Дрова нет – печка мертвый. Все время кушай, бачка, не спи. Шайтан во сне тебя задерет – мертвый станешь.

Благополучно переждав пургу, путники двинулись дальше.

Около трехсот сорока километров прошли по Ам­гуни Чихачев и Афанасий до селения Самар. Из рас­спросов им стало известно, что здесь Амгунь ближе всего подходит к реке Горин, по которой путешествен­ники должны были спуститься обратно на Амур. Мест­ные жители всюду встречали Чихачева с самым ра­душным гостеприимством.

Это в значительной степени было заслугой Афанасия, знатока приамурских наречий; но, кроме того, уже начиная от селения Каур, местные жители знали о русских. Многие и сами бывали на Бурукане и в дру­гих обжитых русскими местах. В селениях Чальбано и Дульбико некоторые с гордостью показывали Чихачеву нательные кресты. Это были нейдальцы, крестившиеся на Бурукане. Они даже немного умели говорить по-русски.

От селения Самар и до селения Оди Чихачев и Афанасий прошли еще около трехсот шестидесяти ки­лометров до залива Нангмар.

«По очертанию берега и по определенной мною ши­роте я увидел, что это тот самый залив, который Лаперуз назвал заливом Де-Кастри», – писал Чихачев.

Сделав съемку залива, Чихачев решил отправить­ся навстречу Березину, так как дорога становилась все хуже, а запас провизии иссяк.

Был конец апреля. Снег лежал только в лесу да по оврагам. Земля раскисла, всюду стояли озера мут­ной ледяной воды, бурой снеговой каши. Ручьи бе­жали по склонам.

Чихачев и Афанасий, ослабевшие от лишений и трудностей путешествия, медленно пробирались по колена в грязи и воде. Измученные собаки (половина которых передохла) не могли тащить нарту. Верст за тридцать не доходя до Кизи, Чихачев и Афанасий убе­дились, что с нартой им дальше не пройти. Афанасий, выбрав на пригорке местечко посуше, остался, а Чи­хачев, с котомкой на плечах, через непроходимую грязь побрел дальше.

Навстречу ему, на выручку, из Петровского зи­мовья, в невероятных условиях весенней распутицы пробивался Березин.

Иной раз целый день ему приходилось брести по колена в ледяной воде, проваливаясь по пояс, спасать собак и груженые нарты. Холодный, ураганной силы ветер с океана налетал вместе с дождем. Трещали сломанные деревья, ветви толщиной в руку летели по воздуху. Дождевые струи неистово хлестали; соба­ки взвизгивали и завывали от их ударов.

Ветер менял направление, надвигалась снеговая туча, и пурга с ревом обрушивалась на бесконечные пустыни Приамурья.

Мокрый снег слепил глаза, тяжелыми пластами ложился на плечи. Изнемогая от холода или же об­ливаясь потом, когда приходилось обходить «непро­пуски»[42], неуклонно и неудержимо день за днем про­бивался Березин на выручку Чихачеву, жалея лиш­нюю минуту потратить на сон, на отдых в дымной гиляцкой юрте. Пройдено селение Кизи. Собаки то и дело останавливаются, выбившись из сил.

– Подь! Подь! – кричит приказчик, свистит бич, и животные, изогнувшись, высунув языки, налегают на лямки, и нарты, покачнувшись, двигаются дальше.

Отчаяние охватывало Чихачева, силы покидали его, а до селения Кизи было еще больше 20 верст.

С завистью смотрел он на перелетных птиц, туча­ми летевших над его головой. Кряканье уток, кур­лыканье журавлей стоном стояли во влажном весен­нем воздухе.

Как легко пронесся бы он эти 20 километров, будь у него крылья! А тут хоть ложись и ожидай смерти в этой бесконечной, страшной стихии грязи и воды.

Но вот слух мичмана улавливает какие-то новые, знакомые звуки. Он еще боится верить себе, прислу­шивается... Нет, точно! Это собачий лай, хриплый крик каюра. Чихачев опирается спиной об одинокое дерево и стоит в изнеможении, устремив взгляд на пригорок, из-за которого слышны эти звуки. И вот по­являются собаки. Они так напрягаются, натягивая лямки, что раскрытые пасти с красными языками поч­ти касаются земли.

Высокий человек, впрягшись рядом с псами, помо­гает им тянуть тяжело груженную нарту. Бич хлопает в воздухе, псы надрываются, человек кричит на них сорванным голосом, и нарта едва ползет по размок­шей земле и ошметкам еще не стаявшего снега.

– Березин... – шепчет Чихачев и, с усилием оторвавшись от дерева, к которому, казалось, приросла его спина, из последних сил идет навстречу при­казчику. Но тот уже заметил мичмана и, бросив лямку, тяжелой побежкой, оскользаясь и пошатываясь, бежит ему навстречу. Собаки, обрадовавшиеся пере­дышке, ложатся прямо в грязь.

Березин и Чихачев молча обнимаются.

Отдохнув немного и подкрепившись привезенной провизией, мичман поспешил обратно. Березину он приказал возвратиться в Кизи, отдохнуть, а потом добираться домой в Петровское.

Собаки Березина едва могли тащить нарту, и толь­ко в сумерки добрался Чихачев до Афанасия, уже смастерившего шалаш и приготовившего все для но­чевки.

Третьего мая Чихачев и Афанасий после невероят­но трудного пути возвратились к заливу Де-Кастри, уже свободному от льда. Там их ожидал топограф Попов.

Следовало подумать о возвращении в Петровское. Из-за весенней распутицы решено было пробираться домой морем, на лодке.

Этот маршрут был удобен во всех отношениях. Прежде всего плавание на лодке сберегало силы. Из­нурительные походы и плохое питание уже достаточно ослабили путников.

Кроме того, возвращаясь вдоль побережья, по пу­ти, еще неизвестному, мичман к своей карте мог до­бавить новые материалы. Чихачев и Афанасий отпра­вились к гилякам за лодкой. Среди знакомых гиляков было несколько человек, неизвестных и отличающихся своей одеждой от обитателей стойбища. Это оказа­лись гольды, приехавшие сюда для меновой торговли с южной части побережья. Чихачев обрадовался слу­чаю узнать подробности о стране, лежащей южнее исследованной им области.

Охотно отвечая на вопросы, гольды рассказали, что на юге, в восьми днях пути отсюда, находится об­ширный и удобный залив. Они рисовали на песке очертания береговой линии, и из этого чертежа мож­но было понять, что залив этот очень велик, хорошо укрыт от ветров и представляет удобную гавань. Гольды утверждали, что дальше к югу есть еще не­сколько бухт и заливов и что живущие там их соро­дичи ни от кого не зависят и ясака никому не платят.

Чихачев понимал всю важность этих сведений для Невельского. Быть может, в этом заливе можно будет основать порт, который станет главным портом Рос­сии на Тихом океане? Гольды говорили, что по рекам Тыми и Сунгари они ездят из этого залива в селение Кизи и на Амур. Чихачеву очень хотелось отправить­ся на поиски залива Хаджи. Но следовало трезво подойти к делу. До залива Хаджи – восемь дней пути при хорошей погоде. Значит, реально, с учетом случай­ностей, путешествие туда и обратно займет дней двадцать – двадцать пять. Да после этого дней десять потребуется на дорогу до Петровского.