Путь к океану (сборник)

Таким образом, правительство опять оказалось чрезвычайно осторожным и нерешительным, сваливая всю ответственность на частную компанию. Этим са­мым Амурская экспедиция была лишена того автори­тета, размаха, который она должна была бы приобре­сти, будучи экспедицией правительственной. А между тем эта мера ни в какой степени не ввела в заблуж­дение китайцев. Как выяснилось впоследствии, ни ки­тайское, ни другие иностранные правительства даже и представить себе не могли, что люди, так отважно и беззаветно действующие на Амуре, – представите­ли частного акционерного общества, а не правительственные чиновники. Осторожная методика министер­ства иностранных дел никого не обманула, но лишила экспедицию многих преимуществ и принесла бесчис­ленные беды и неприятности, которые были преодо­лены только личным мужеством и самоотвержением членов этой экспедиции.

Средства, выделенные на содержание Амурской экспедиции, составляли всего лишь 17 тысяч рублей в год, считая и жалованье и расходы на питание и снаряжение.

Как и до сих пор, Невельской оставался лишен­ным и прав и физических возможностей для выпол­нения своей высокой миссии. Но он не опустил рук и не отступил перед непреодолимым, казалось, препят­ствием. С новой энергией и твердой решимостью от­правился он в дальний путь из негостеприимного Петербурга.

XIII. СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. ГИБЕЛЬ БАРКА „ШЕЛЕХОВ"

В Иркутске, в маленькой гостиной генеральши Зо­риной, Невельской снова встретился с Катей.

А через две недели в домовой церкви при губерна­торском доме, без шума и блеска, в присутствии только самых близких родных да Муравьева, была отпразднована свадьба Невельского с Катей Ельчаниновой.

Первые дни молодые жили в доме Зориных. Близилось время отправления в экспедицию. Однажды Невельской заговорил с молодой женой о том, как и где она будет жить в его отсутствие.

Веселая, смешливая Катя сделалась вдруг серьез­ной и, твердо глядя на мужа, сказала:

– Мое место рядом с мужем, куда бы ни забро­сила его судьба и долг.

Напрасно горячился Невельской, доказывая, что ей не вынести лишений, трудов и опасностей, связан­ных с путешествием. Катя настаивала на своем, и он скрепя сердце согласился взять ее с собою.

В начале мая Геннадий Иванович с женой отпра­вились в путь. Родные провожали Катю, проехав с нею несколько почтовых станций. Было ветрено и ненастно. Прощаясь, Катя не удержалась от слез. Но вот тарантас, крытый кожей, покатил по грязи, а за ним и подводы с грузом. На крыльце маленькой стан­ции остались провожающие, махая платками.

Достигнув через несколько дней Лены, путеше­ственники пересели в паузки[36]. Лена, серая под дожд­ливым небом, не была так красива, какой ее описы­вал Невельской Кате. В каюте было сыро. Люди хо­дили в мокрой одежде. Кате стало нехорошо, но она стойко держалась и просила мужа не беспокоиться и не отрываться от дела ради нее.

В письмах с пути Катя рассказывала родственни­кам о своих впечатлениях.

«На корабле, 28 мая.

Сегодня мы провели очень дурную ночь, мои доро­гие друзья. До самого утра шел проливной дождь. Теперь прояснилось, и мой муж немного отдыхает после своих трудов. Я же хотя и думала сделать то же самое, но не могла уснуть.

Мои мысли и мое сердце унеслись к вам, и сейчас же сон как бы рукой сняло: его заменило непреодолимое желание поболтать с вами хоть письменно, к сожалению.

Я теперь не такая печальная, и моя веселость на­поминает времена Иркутска.

Если я вам об этом и пишу в каждом письме, это потому, что знаю вашу любовь ко мне и беспокойство дяди на этот счет и я спешу успокоить вас относи­тельно нравственного моего состояния. Ваша Катя очень счастлива, она более и более привязывается к благородному другу, который ее выбрал между все­ми. Я вам клянусь, что опасности столь необыкновенного путешествия меня пугают теперь меньше, чем когда-либо. Если я еще очень страдаю от нашей раз­луки, то мой муж всегда найдет средство меня раз­влечь и успокоить. Он так нежно заботится обо мне, имеет такую глубокую привязанность ко мне, он та­кой благородный, безукоризненный герой.

Ему всегда удается возвратить покой моей душе и мыслям, и я делаюсь опять весела и резва, забав­ляя и заставляя хохотать степенного господина Не­вельского, благодаря сотням шалостей, которые при­ходят мне в голову.

На коленях благодарю я господа, что он мне по­слал в покровительство этого чудного человека, лю­бовь которого – моя гордость и будет для меня силь­ной опорой в испытаниях, которые меня, может быть, ожидают впереди».

«Станция Аллах-Юн.

Мы уже сделали половину пути. Все, в общем, слава богу, благополучно, несмотря на все ужасы этой дороги. Вы знаете, что я была готова встретить всякие препятствия и неудобства, но действитель­ность превзошла все, что могло нарисовать мне мое воображение. Никогда не могла я себе представить, что такие дороги существуют на свете. То приходится вязнуть в болотах, то с величайшим трудом проби­раться по непроходимым лесным дебрям, то взби­раться на скалы по невероятно крутым тропинкам, то, наконец, переправляться вплавь через быстрые реки. Природа дика, но величественна. Видно, что рука человеческая и не прикасалась к ней, пытаясь сделать дороги хотя бы мало-мальски сносными. Правда, иногда попадались мостики самой первобыт­ной постройки... но проходить по этим сооружениям в высшей степени опасно. В них громадные щели между бревнами, а между тем мосты эти перекинуты нередко через пропасти или через глубокие потоки; лошадь должна скакать через эти зияющие отверстия, и у всадника легко может закружиться голова. Нель­зя описать все ужасы этого путешествия! Надо само­му все это испытать, чтобы понять, какой опасности мы подвергались.

Я, впрочем, не отчаиваюсь и по-прежнему предпо­читаю гамак седлу[37], вопреки тому, что мне говорили в Якутске, предупреждая о бесполезности гамака. В опасных местах пути, мне кажется, все-таки без­опаснее оставаться в гамаке, чем ехать верхом. На лошади легко потерять равновесие, если сделается головокружение, когда посмотришь вниз, на пропасти, с высоты горных обрывов или между щелями мости­ков. Я делаю верхом по 30 верст в день и до сих пор не садилась еще на взятое для меня мужское седло. Дамское гораздо удобнее; мой муж также находит это и иногда пользуется им. Это покажется вам смеш­ным, но вы понимаете, что потеряешь всякое кокет­ство в этих диких краях, где приходится оставить все привычки цивилизованного мира, в особенности после двухнедельной езды по адским дорогам, когда совсем разбит от усталости, о которой, к счастью, вы не имеете никакого понятия. Ах, что мы вытерпели! Не­смотря на все усилия над собой, бывают минуты, когда я ослабеваю и теряю всякое мужество. Одна­жды, например, нам пришлось переправляться вплавь через глубокую и быструю реку! Разразилась гроза, молния ослепляла нас, а сильные раскаты грома, которые эхо повторяло со всех сторон, отражаясь в горах Яблонового хребта, пугали лошадей. Они то и дело взвивались на дыбы. Дождь лил как из ведра. Ледяная вода текла без удержу по лицу, по рукам, по ногам. Тропинка, по которой мы пробирались, была, кажется, опаснее всех предыдущих. Мы переезжали то по горным плоскостям, то через ледники, где вязли в снегу, то спускались с крутых скал по голым, почти отвесным обрывам и пробирались по узким и скольз­ким дорожкам, загроможденным громадными камен­ными глыбами. Напуганная, иззябшая, с нетерпением ожидала я той минуты, когда наконец нам можно будет остановиться. На мое несчастье, прошло еще немало времени, пока нашли место для отдыха. Оно оказалось под сводом из скал, нависших над углуб­лением. Наскоро устроили там палатку, и эта жалкая яма показалась мне раем, когда перед огнем я могла наконец просушить одежду и хоть немного обогреть­ся. С каким наслаждением я расположилась после стольких часов мучений на моей походной кровати. Утром я проснулась спокойная и веселая. Яркое солн­це освещало чудную картину и свежим радостным блеском изгладило мрачные впечатления вчерашнего дня. Так вот каким образом мы продвигаемся впе­ред, мои добрые друзья.