Путь к океану (сборник)

В Аяне Невельской погрузил на «Охотск» продо­вольствие, снаряжение, всевозможные товары и от­правил транспорт в Петровское на зимовку для со­действия Орлову, которому предписал: когда Амур и его лиман покроются льдом, перевести людей из Николаевского порта в Петровское и весной, когда река снова очистится ото льдов, усилить этот пост и начать строить в нем казармы и магазины, а с откры­тием навигации 1851 года прислать в Аян транспорт с донесениями. На «Охотске» в Петровское зи­мовье отправилась жена Дмитрия Ивановича Орло­ва, приехавшая из Якутска, чтобы жить вместе с му­жем в Петровском или там, куда его еще закинет судьба.

Сделав необходимые распоряжения и закончив дела в Аяне, 10 сентября Невельской отправился в Иркутск. Но генерал-губернатора он не застал там. Муравьев уехал в Петербург и перед отъездом рас­порядился: Невельскому следовать за ним немед­ленно.

Но Невельской не мог быть в Иркутске и не по­видать Катю. После недолгого колебания отправился он к Зориным. С виду суровый, но внутренне холодея и кляня себя за слабость, Геннадий Иванович ждал, пока слуга ходил докладывать о нем хозяевам. Страх и недовольство собой растаяли сразу при виде ра­достного смущения Кати. Больше двух часов просидели они в гостиной Зориных. Взволнованно, с увле­чением говорили Катя и Невельской. Глаза девушки сквозь навернувшиеся слезы сияли радостью и глу­боким чувством. А сколько еще осталось нерасска­занного, недосказанного! Но надо уходить. Вечером снова дорога, снега, леса и впереди Петербург. Не­вельской, прощаясь, задерживает в своей руке ма­ленькую горячую руку Кати. С новой энергией и но­вой решимостью уезжает он, зная, что уже не оди­нок.

Всю ночь скрипят полозья, возок швыряет по уха­бам. Лошади несутся сибирским галопом, обгоняя в темноте медленные обозы. Всю ночь не спит Невель­ской, и радостны его мысли. А в Иркутске Катя ду­мает о далеком путнике.

Донесение о своих действиях в лето 1850 года Не­вельской еще 4 сентября послал в Петербург. Му­равьев получил его и к приезду Невельского уже успел, как говорилось, «повергнуть это сообщение к стопам его величества».

Николай I, не вникая в подробности, передал со­общение на рассмотрение Особого комитета. Члена­ми этого комитета, кроме Меншикова, Муравьева и Перовского, были Нессельроде, Чернышев и другие противники решительных действий на Амуре.

Возбужденный и немного встревоженный, шел Не­вельской на свидание с Муравьевым. Как-то оберну­лось дело? Ведь что ни говори, он действовал прямо вопреки повелениям свыше. «Ну, да что же! – под­бадривал он себя. – Что бы ни случилось со мною, а дело сделано. Русский флаг на Амуре поднят, и за­явление о принадлежности края России пущено в обращение...»

Невельской вошел в отель «Бокен», где остано­вился Муравьев, и пока лакей докладывал о нем, Геннадий Иванович слышал громкий, возбужденный голос генерал-губернатора, что-то рассказывавшего. Потом голос этот стих, и после короткого молчания Муравьев сказал:

– Где же он? Ведите скорее сюда!

Оставив всякую официальность, генерал протянул навстречу Невельскому обе руки с серьезным и со­болезнующим выражением лица.

– Геннадий Иванович, голубчик... Приехали, на­конец! – сказал он как-то неуверенно, и Невельской понял, что случилась беда.

– Несчастье, ваше высокопревосходительство? – коротко спросил он, пожимая руку генерал-губер­натора.

Тут только Невельской заметил Струве, прибли­женного чиновника Муравьева, и поклонился ему. Струве ответил на поклон с похоронным видом.

Случилось самое худшее, чего только мог ожидать Невельской. Особый комитет постановил разжало­вать его в матросы с лишением всех прав состояния, а поставленные им на Амуре посты снять, упразд­нить.

Вот что рассказал Муравьев.

Заседание комитета было бурное. Нессельроде, совершенно выйдя из себя, потеряв обычную выдерж­ку, стучал рукой по столу и кричал о том, что зани­мать устье Амура опасно и преждевременно.

– Благоразумие требует оставить этот пункт, не ожидая никаких по этому поводу вопросов и жалоб от китайского правительства, чем мы избежим край­ней опасности! Кто может поручиться, что китайцы не вытеснят оттуда горсть наших людей и не нанесут оскорбления нашему флагу?! Для сохранения чести и достоинства нашего правительства гораздо лучше теперь же удалиться оттуда...

Нессельроде требовал немедленно разжаловать Невельского и снять посты на Амуре. Муравьев за­щищал Геннадия Ивановича, доказывая, что он дей­ствовал согласно с мнением генерал-губернатора, что нерешительная и робкая политика на Востоке приве­дет Россию к большим потерям и скомпрометирует в глазах Китая и европейских держав.

Горячее выступление Муравьева вызвало раздра­жение против него среди членов комитета (кроме Перовского и Меншикова). Чернышев бросил ему упрек, что он-де просто хочет воздвигнуть себе па­мятник и во имя этого подвергает риску безопасность государства.

Меншиков хотя и не очень-то решительно, но про­мямлил несколько слов в защиту амурских деятелей. Перовский выступил более твердо. Поддерживая ге­нерал-губернатора, он говорил, что действия Невель­ского были вызваны важными обстоятельствами, встреченными им на месте. Что следует не только не снимать, а усилить Николаевский пост. И не только усилить, но в устье Амура и на лимане постоянно иметь надежное военное судно.

Бурное продолжительное заседание окончилось без всякого определенного заключения. Ясно было одно: силы слишком неравны и постановление будет не в пользу мнения Муравьева и Перовского. И дей­ствительно, Муравьеву прислали журнал заседания, уже подписанный почти всеми членами комитета. В журнале после описания различного рода неудобств и осложнений, которые влечет за собой занятие Аму­ра, стояло решение о снятии русских постов, а винов­ника всей этой истории Невельского за действия в высшей мере дерзкие, вредные и противные высо­чайшей воле постановлено было разжаловать в ма­тросы с лишением всех прав состояния. В заключе­ние было сказано, что «призванный в заседание ге­нерал-губернатор Муравьев согласился с этим мне­нием»[35].

Курьер, привезший этот журнал, объявил генерал-губернатору от имени Нессельроде, что его просят «только подписать», а журнал требуют немедленно возвратить. Это было вечером, у Муравьева были гости, и он не исполнил желания Нессельроде. Пред­ложив курьеру чашку чая, он написал свое особое мнение в кратких, но весьма решительных выраже­ниях, высказав принципиальное несогласие с выне­сенным решением.

Сегодня утром Муравьев просил аудиенцию у го­сударя и вот уже одет, чтобы ехать в Зимний дворец.

Вскоре после ухода Муравьева пришел Корсаков, приехавший с Невельским. Нетерпеливо и взволно­ванно ждали сибиряки своего командира. Время тя­нулось медленно, разговор не клеился. Невельской, внешне спокойный, но смертельно бледный, ходил по маленькой гостиной. Наконец послышался шум ша­гов по коридору, голоса. Тревожно вглядываясь в лицо входящего Муравьева, Невельской шагнул ему на­встречу. Радостный вид генерал-губернатора сразу развеял гнетущее настроение ожидавших. С просвет­левшим лицом слушал Невельской рассказ Му­равьева.

Николай I со вниманием отнесся к докладу гене­рал-губернатора о важных причинах, толкнувших Невельского на решительные действия, а когда про­чел постановление комитета относительно Невельско­го, то передернул плечами и, бросив журнал на стол, сказал:

– Поступок Невельского молодецкий, благород­ный и патриотический, и где раз поднят русский флаг, он уже опускаться не должен.

И на журнале написал: «Комитету собраться вновь под председательством наследника престола».

Снова начались заседания комитета в том же со­ставе, но уже под председательством будущего царя Александра II, который принял сторону Муравьева и Перовского. Это раскололо единый фронт против­ников Муравьева. Чернышев, Нессельроде и Вронченко остались в оппозиции. Они не могли отступить от своих прежних мнений, не потеряв авторитета. Результатом разногласий было новое двойственное ре­шение. Оно сводилось к тому, чтобы оставить Нико­лаевский пост в виде лавки Российско-Американской компании и никаких дальнейших шагов в этом крае не предпринимать. Для охраны и других надобностей послать из сибирской флотилии в Петровское зимовье 60 человек при двух офицерах и доктора. Начальни­ком экспедиции по настоянию Муравьева был снова назначен Невельской.