Путь к океану (сборник)

Невельской полагал, что он – немолодой уже, не­заметный, рядовой труженик и не за что полюбить его такой очаровательной девушке. С его отъездом Катя найдет себе мужа среди блестящей свиты Му­равьева и навсегда уйдет из его жизни, оставив свет­лое воспоминание и грусть неразделенной любви. Образ Кати и чувство к ней, горькое, щемящее серд­це, сливались у Невельского с тревогой за любимое дело.

Опять дорога, тяжелая и опасная, по весенней рас­путице через пустынные места, болота, разлившиеся реки, труднопроходимые горы. Далекий путь длиною в 1100 верст от, Якутска до Аяна (путь от Иркутска до Якутска по рекам не шел в счет) показался бы трудным путешествием многим закаленным исследователям, а между тем в течение почти двухсот лет это была обычная дорога офицеров, матросов, солдат, ты­сяч и тысяч русских людей, мужчин и женщин. По этому пути туда и обратно двигались люди, сетуя на неудобства дороги, но нисколько не считая эту поезд­ку на край света за «путешествие», а тем более за подвиг, за нечто из ряда вон выходящее. Они служили свою службу. Они ехали по «казенной надобности» – вот и все. А другие их современники ехали по иным бесчисленным дорогам России, делая государственное дело по разумению своему и блюдя «казенный инте­рес» по мере своих способностей и чести.

В Аяне, приняв команду в 25 человек на транс­порт «Охотск», Невельской отправился в залив Счастья. Несколько дней плавания, и вот на горизон­те, почти сливаясь с морем, показались невысокие берега. Транспорт, лавируя, подходил все ближе. Уже невооруженным глазом можно рассмотреть песчаные отмели, буруны у берега, серые, с землей сливаю­щиеся юрты гиляцкого селения у опушки темного леса.

Низкое серое небо, серое море. На берегу появи­лись люди. Загремел якорь, матросы разбежались по реям, убирая паруса. От берега через буруны к судну уже двигалась байдарка. Скоро она приблизилась к борту, и на палубу поднялся обветренный, обо­жженный зимними морозами Орлов. С ним были здешний уроженец гиляк Позвейн и верный Афана­сий. Невельской радостно встретил почтенного штур­мана и его молчаливого спутника, не расстающегося со своим старым ружьем, скрепленным какими-то проволочками и самодельными заклепками. Афанасия и Позвейна поручили заботам боцмана, а Орлова Невельской повел в кают-компанию.

– Ну, дорогой Дмитрий Иванович, рассказывайте скорее, как зимовали, какие новости? – нетерпеливо спрашивал Невельской, усаживая дорогого гостя.

– Отправились мы из Аяна двадцать третьего фев­раля, на сорока оленях, – начал Орлов, набивая трубку. – Со мной пошли Афанасий и еще два про­водника. До Уды шли хорошо, а потом снега стали одолевать. У верховьев реки Мухтель снег лежал до десяти четвертей. Олени поизнурились, и сам я того... приболел... Десять дней не мог двигаться как следует, перемогался, да толку было мало. А тут снега глубо­кие, убоистые. Олени вовсе попристали. Словом, на Амур ко вскрытию реки не поспели...

В первом гиляцком селении у реки Коль жители сообщили, что прошлым летом приходило с юга еще какое-то судно, кроме «Байкала». Мерило, по их сло­вам, море и землю.

Орлов рассказал о своих исследованиях залива Счастья и путей с него на Амур.

– А не прикидывали, Дмитрий Иванович, где бы поставить на первое время военный пост и ба­тарею?

– По собранным сведениям, на этот предмет луч­шим местом будет мыс Куегда. Здесь Амур всего в милю шириною, неподалеку впадает река Личь, единственная, по которой есть береговое сообщение с гаванью Счастья, – не далее шестидесяти – семиде­сяти верст. В селении Куегда гиляки подтвердили мне сведения о том, что с юга приходило судно и плавало по лиману до селения Погоби. Экипаж судна делал гилякам разные притеснения, и я должен был заве­рить их, что судно не русское и мы отныне их от ино­странцев защитим.

Вместе с Орловым Невельской осмотрел отмелистые, покрытые суровым хвойным лесом берега зали­ва Счастья. На восточной стороне залива возвыша­лась песчаная «кошка»[34]. Это единственное место, к которому могли подходить суда. 29 июня 1850 года Невельской основал здесь первое русское селение и назвал его «Петровским».

Геннадий Иванович отлично понимал, что Петров­ское не может способствовать укреплению русского влияния на Амуре. Оттуда невозможно было следить за устьем реки, за южной частью лимана и за при­брежьем Приамурского края. Прежде чем предста­вился бы случай достигнуть из Петровского указанных мест, иностранцы, пришедшие с юга, легко могли утвердиться на Амуре, И, наконец, еще одна при­чина заставляла Невельского решиться пренебречь строгим наказом властей не касаться Амура: корот­кое время для навигации в заливе Счастья. До кон­ца июня этот залив бывает закрыт льдом, и поэтому зимовье, как порт, большого значения иметь не мог­ло. Нелегко было решиться снова нарушить данную инструкцию. Еще не забылись – да и не могли за­быться – оскорбления и угрозы, которым подвергся Невельской за свои смелые исследования, сделанные хотя и согласно инструкции, но до ее получения в соб­ственные руки. Однако выбор между личным благо­получием и государственной пользой не мог заста­вить Невельского колебаться. Как только наладились работы в Петровском зимовье, он взял с собой шесть человек вооруженных матросов, переводчиков Позвейна и Афанасия и на шлюпке, снабженной однофун­товым фальконетом, по северному каналу отправился на Амур, касаться которого ему строжайше запре­щалось. Невельской намеревался исследовать, нет ли близ устья реки более удобной местности для зимов­ки судов; проверить сообщения Орлова о состоянии южной части лимана; узнать, не появлялись ли в Та­тарском проливе иностранные суда и не подходят ли они к лиману, а главное – немедленно и решительно принять меры для реального утверждения прав Рос­сии на Амур.

Отправляясь из Петровского, Невельской оставил Орлову следующее распоряжение:

«К 1 августа на оленях, горою, прислать на мыс Куегда 2-х матросов с топографом, которые и долж­ны там ожидать до 10 августа; если же к этому вре­мени я туда не приду, то принять энергичные меры к нашему разысканию. Если все поиски останутся тщетными, – донести в Аян генерал-губернатору и, оставив при себе на зимовку транспорт в Петропавловске, продолжать действовать согласно высочай­шей воле и ожидать дальнейших распоряжений от генерал-губернатора».

Первого июля шлюпка вошла в реку и направилась вверх вдоль лесистого, возвышенного правого берега Амура.

День был солнечный и почти без ветра. Сидя на корме шлюпки, Невельской вглядывался в пустынные гористые берега. Когда стало смеркаться, останови­лись для ночевки. Поужинали у костра и, выставив часового, пытались заснуть, но комары и гнус не давали сомкнуть глаз. С рассветом пошли дальше и к вечеру расположились на ночлег неподалеку от гиляцкого селения. Вскоре возле палатки Невельского столпились гиляки с женами и детьми. Геннадий Ива­нович обходился с ними ласково, Позвейн с Афана­сием были переводчиками. Три гиляка, чем-то неуло­вимым отличаясь от остальных, держались особня­ком, покуривая свои трубочки и внимательно слушая. Афанасий что-то спросил, указывая на них, и, полу­чив ответ от старого гиляка, обратился к Невель­скому:

– Вот эти люди не отсюда есть, – сказал он. – Это люди с Сахалина-острова. Они тут приехали тор­говать мало-мало.

Невельской расспрашивал сахалинских гиляков об их жизни, о том, не платят ли они кому-нибудь ясак и не приходили ли к ним чужие корабли.

Сахалинцы отвечали, что ясак они никому не пла­тят, а корабли бывают – китобои – и больно их оби­жают: отнимают даром, что хотят, к женщинам при­стают.

Невельской узнал также, что этой весною прихо­дили с юга два больших военных корабля. Один с 20 пушками, а другой с 14. Они пришли еще до вскры­тия лимана, пробыли полтора месяца и «мерили во­ду и землю».

Смеркалось. Луна поднялась над пустынными бе­регами, и золотая дорожка побежала, поблескивая, по темным водам широкой реки.

– Хватит на сегодня, – сказал Геннадий Ивано­вич, закрывая тетрадь, в которую он при свете фона­ря записывал услышанное. – Спать надо. Скажи им – доброй ночи, Афанасий.