Портартурцы

Продолговатое лицо Стольникова побледнело и выглядело усталым, но глаза его искрились. Папаха была сдвинута назад. Пытливо осмотрев полевые пушки и капониров, он задумался:

«И это все, чем мы должны защищаться?!»

Орудийная перестрелка к утру почти прекратилась. Около Скалистого кряжа, позади третьего форта, заканчивали окопы. На укреплении № 3 также было спокойно. Прислуга полевых орудий посменно наблюдала за неприятельскими траншеями.

Мехмандаров, Мехметинский и Стольников обсуждали создавшееся положение:

— Ваша батарея, капитан, теперь передовой редут. Японцы усиленно работают под укреплением № 3…— говорил Мехмандаров. — Смотрите, а вот и результат…

Над возвышенностью, лежащей впереди, появилось густое серое облако с темным пятном посредине, и сейчас же раздались один за другим два гулких взрыва. Обрывки облака побежали во все стороны струйками белого дыма. Прислуга орудий припала к амбразурам и глазкам. Облако начало оседать, склоняться в сторону, из рвов заклубились газы.

— Приготовиться к бою, — распорядился капитан, — орудия навести на бруствер.

Прикшайтис подскочил к лафету и начал прицеливаться:

— Подковин! — крикнул он. — Давай готовь снаряд! На удар!

Раздался третий взрыв. Не прошло и минуты, как на батарею посыпались вражеские шрапнельные и ружейные пули. Крупные снаряды падали вокруг пушек десятками, но скорострелки не молчали. Они обстреливали густые колонны японцев, подходивших к месту взрыва.

Подковин еле успевал подавать снаряды.

— Кто у вас стреляет из второго орудия? Я вижу только попадания, — обратился Мехмандаров к капитану.

— Молодой солдат. Сам дошел. А в первые дни там, в Нерчинске, мы на него рукой махнули.

Около третьего орудия упал снаряд. Силою взрыва сбило с ног Мехмандарова и Стольникова. На минуту пушки замолкли.

— Отче наш, иже еши на небеси! — крикнул Прикшайтис. — Подковин, давай снаряд! Труба сто двадцать!..

Оправившись, Мехмандаров увидел, что скорострелки и после удара бомбы не молчат.

— Стрелять до последнего снаряда. Момент весьма ответственный… А этого молодчика представить к награде, — сказал Мехмандаров.

Меткие выстрелы Прикшайтиса и старых испытанных наводчиков Лапэровской батареи привлекли к себе внимание японцев. Впрочем, у них уже не было других целей. Форты пали. Промежуточные батареи были подбиты. К вечеру в действии осталось только второе орудие.

После взрыва третьего укрепления, в ночь на 19 декабря Стессель телеграфировал в Петербург:

«Я приказал ночью отойти на горы за Китайской стеной. Большая часть восточного фронта в руках японцев. На новой позиции долго не продержимся и затем должны будем капитулировать. Великий государь, ты прости нас. Сделали все, что было в силах человеческих. Суди нас, но суди милостиво».

 2

 Ночью наши очистили Китайскую стену, взорвали мортиры на Волчьей и увезли боевые припасы и уцелевшие орудия с Заредутной батареи. Передвижка производилась без шума. Неприятель, по-видимому, не слышал отступления и не ожидал его. Кто-то по глупости зажег блиндажи. Около двух часов ночи зарево осветило наши пустые окопы. Японцы зашевелились, но обстрела не усилили и не бросились в атаку, хотя положение для них было чрезвычайно выгодное.

Утром 19 декабря стрелки приготовились к отражению штурма на второй линии обороны. Прикшайтис и Подковин, в ожидании распоряжений, сидели рядом в укрытии, плотно прижавшись друг к другу. Было холодно. Руки окоченели. По кромкам ложемента блестел снег. Дальние горы отсвечивали белыми вершинами.

— Вот и мне привелось пострелять из наших пушек, — сказал Подковин. — А японцы близко.

— Так што ш! И четыре месяца тому назад почти так же было. Короткий шаг он делает, слишком короткий, — сказал Прикшайтис.

— Японцы под Большим Орлиным Гнездом. Бейте по первым появляющимся группам неприятеля, — распорядился Мехметинский, наклонив свою забинтованную голову под укрытие.

Началась атака.

Наши шрапнели разрывались удачно. Но японцы то и дело появлялись на гребнях возвышенностей. На северных склонах открыто стояли штурмующие отряды.

Наш ружейный и пулеметный огонь слабел с каждым часом. Вдруг на вершине Большого Орлиного Гнезда взвился столб дыма. Там от неприятельского снаряда взорвались ручные бомбочки. Защитники второй линии обороны содрогнулись. Остатки гарнизона Гнезда — около пяти человек — спускались с горы, неся на руках раненых товарищей.

— Теперь крепись. Вот-вот ударит из пулеметов во фланг, — сказал Остапов.

3

Солнце клонилось к западу. Генерал Фок распорядился очистить Малое Орлиное Гнездо, Куропаткинский люнет, батарею лит. Б, а также связывающие их окопы, Но генерал Горбатовский приостановил отступление.

— Они хотят, чтобы неприятель ворвался в город сегодня, — сказал он подполковнику Лебединскому.

Около шести часов вечера стрельба прекратилась.

— В чем дело? — воскликнул Горбатовский. — Это что-то неспроста. Зорко следить за врагом! В случае чего, не сдавать и держаться до моего прибытия в передовые окопы. Я буду в штабе.

Так распорядился Горбатовский на предстоящую ночь. Но прибыл конный охотник и передал ему записку Фока следующего содержания:

«Предписываю вашему превосходительству немедленно отдать распоряжение об очищении батареи лит. Б. Не заставьте меня принять побудительные меры. Равно держать во что бы то ни стало Курганную батарею, Лапэровскую, Владимировскую, Митрофановскую и Безымянную».

— Начало конца, — с грустью сказал Горбатовский. — Добился своего.

Через час было получено извещение о том, что японцы согласились на переговоры и прекратили огонь.

— Теперь все кончено и все понятно, — сказал Горбатовский и заплакал.

4

Хотя канонада 19 декабря прекратилась сразу и неожиданно, в окопах никто не знал истинных причин этого. Солдаты не успокоились, а, наоборот, еще больше насторожились. Еще месяц назад каждое затишье казалось защитникам хорошим признаком. «Наверное, Куропаткин у горы Самсон», — шепотом передавали они друг другу. Но после ноябрьских штурмов, и особенно после сдачи Фоком второго форта, вера в выручку у гарнизона потухла. Артиллеристы, пехотинцы и матросы с часу на час ждали решительного боя.

Егоров, выписавшись из госпиталя, попал в окопы на Казачьем плацу. Сегодня он готовился к вылазке в японские траншеи. Вчера тоже была вылазка, и очень удачная. Охотникам удалось разогнать какой-то неприятельский, по-видимому, разведочный отряд, состоящий из офицеров. Пристрелили только одного, но в блиндаже траншеи нашли бинокль и карту. На пороге укрытия Егоров поднял небольшую записную книжку в кожаном переплете, очевидно, оброненную кем-то при поспешном бегстве.

Все найденное в карманах у офицера, его шашку и фуражку, а также бинокль и карту Егоров отправил в штаб, но книжечку оставил у себя. Ему захотелось рассмотреть ее внимательно, так как на некоторых листочках были чертежи.

Утром по плацу, со стороны моря к горам, полз туман. Пушечные выстрелы звучали отчетливо и казались совсем близкими. Они были редкими, и их легко можно было пересчитать.

Егорова вызвали в блиндаж к офицеру:

— На вылазку готовься. Как ты думаешь, братец, почему он сегодня слабо стреляет? У него сегодня Новый год… А в штабе предполагали, что будет большой решительный штурм.

— Он осторожен и хитер. Дескать, русские ждут штурма и приготовились… Вот штурма и не было.

— Передай охотникам: получена телеграмма о том, что Балтийская эскадра в ста верстах от Артура.

— Не стоит, ваше высокоблагородие. Не поверят. Только напрасно людей злить. Ведь и так каждая рота хорошо защищает свои окопы. Сердце щемит от пустых разговоров, и после них руки опускаются.

Штабс-капитан покосился на Егорова.

Спустившись в блиндаж, Егоров весело крикнул:

— У японцев Новый год сегодня… Жаль, не знали. Надо бы их вчера получше поздравить.

— Кажется, Стессель это за тебя сделал. Пока ты разговаривал с командиром, к японцам от нас, с белым флагом поехали.