Портартурцы

Прапорщик Берг приготовился идти на работы. Он придвинул к себе банку с карамелью и развернул конфетку.

— Каждую минуту можно ожидать, что неприятель взорвет нас, — продолжал генерал. — Нам все труднее и труднее задерживать его подземные работы… — Генерал взглянул на Берга. Прапорщик встал и вытянулся. — Садитесь. Я думаю, что мы должны предуп…

Ослепительный блеск… Прапорщик Берг, после того как он очнулся, помнил только этот ослепительный блеск. Ни звука разрыва, ни толчка он не помнил.

В каземат через отверстие, заделанное мешками, влетел и разорвался 280-миллиметровый снаряд. На прапорщика упало несколько мертвых товарищей. Очнувшись, он освободился из-под них и выбежал из каземата. Весь его полушубок был в крови.

У входа в каземат стоял унтер-офицер:

— Ваше благородие, что делать? Кажись, всех убило… Готовиться к штурму?

— Резервы в горжу! — приказал прапорщик. — А сюда санитаров. Может быть, некоторых спасти можно.

В каземат вошли саперы со свечами и увидели в углу кучу офицерских тел; их туда отбросило взрывом. На полу стояла лужа крови. Со стоном поднялся комендант форта. Его сейчас же вывели под руки. Генерал Кондратенко лежал ничком на доске стола, которая валялась на полу. Он был мертв.

— Скорее, скорее выносите пострадавших.

Одна бомба убила девять человек и ранила семерых. Среди убитых оказались, награжденный зауряд-прапорщиик Смолянинов, а также поручик Сенкевич.

За деревянной перегородкой был перевязочный пункт. Снаряд не пощадил и раненых стрелков. Но все пироксилиновые ручные бомбы, которые лежали под кроватью поручика Фролова, уцелели.

Глава двадцать вторая

1

15 декабря японцы взорвали форт № 3. Прорыв бруствера произошел неожиданно для защитников. Наши минеры еще вели работы, направленные против неприятеля. При взрыве образовались две широкие воронки, и хотя напольный бруствер состоял из сплошной скалы, его сравняли с двориком форта. Часовых подбросило высоко вверх, многих придавило мешками с землей. Большинство неприятельских солдат, особо отобранных для штурма, засыпало взметнувшимися кверху камнями.

Сейчас же после взрыва на пораженное место — дворик и тыловой ров — посыпались снаряды всех калибров. Одиннадцатидюймовые бомбы довершали разрушение и уничтожали оставшихся в живых защитников. Через четверть часа колонны атакующих густо заполнили брешь. Лапэровская батарея встретила их шрапнельным огнем. Ей помогали всего лишь одна пушка с Заредутной батареи, одна с Митрофановской и четыре с Курганной. Этих орудий было слишком мало. Японцы пользовались обломками бруствера как траверсами. Клубы пыли и дыма скрывали их. Они подползли к ретраншементу с головами, окутанными мешками, и тем обманули обороняющихся.

Борьба на разрушенном форту продолжалась до полуночи. Японцы несли большие потери и продвигались осторожно. В этот последний штурм форта они потеряли более тысячи человек.

С падением третьего форта главная линия обороны разорвалась, и противник клином врезался в нашу позицию. Уже на следующий день, утром, японцы начали с него обстреливать тыл укрепления № 3.

Положение обороны стало исключительно тяжелым. Не было сил, чтобы контратакой вышибить еще слабо укрепившихся японцев, и не было крепко сооруженных опорных пунктов на так называемой второй линии обороны.

Вера Алексеевна, узнав о падении третьего форта, встретила мужа, полная тревоги:

— Ну, что? Плохо дело? Садись, пиши телеграмму.

— О чем?

— Об истинном положении вещей. Может быть, они там одумаются.

— Одумаются?.. На этот раз ты, пожалуй, права.

Стессель сел за письменный стол и написал под диктовку жены следующую телеграмму:

«По занятии третьего форта японцы делаются хозяевами всего северо-восточного фронта крепости. Продержимся всего лишь несколько дней; у нас снарядов почти нет. Приму меры не допустить резни на улицах. Цинга очень валит гарнизон, и у меня под ружьем теперь 10 000, и все нездоровые. Генералы Фок и Никитин — истинные герои и помощники».

2

Стессель экстренно созвал Совет Обороны.

Генералы и полковники собирались медленно. Многим из них пришлось явиться из отдаленных пунктов укрепленной линии.

Стессель подошел к Фоку:

— Прочтем вашу записку, Александр Викторович. Право, в ней так много здравых, ясных мыслей и, главное, — Стессель приподнял брови, — отражающих состояние крепости в данный момент.

Фок пошевелил губами. В его глазах забегали огоньки самодовольства.

— Что же! Как угодно вашему высокопревосходительству, — подчеркнуто, с выражением подчиненности, сказал Фок. — Я же все для пользы гарнизона. Впрочем, если можно, то зачтем ее после обмена мнениями.

— И то дело, — лукаво улыбнувшись, сказал Стессель.

Пришли Смирнов, Виррен и Лощинский. Адмиралы поздоровались со Стесселем и Фоком за руку. Комендант только кивнул им головой, хотя он и видел их сегодня впервые.

Полковник четвертой дивизии Савицкий, Грязнов, Дмитриевский и Гандурин сгруппировались около Фока.

Стессель открыл заседание:

— Нам нужно, господа, уточнить создавшееся за последние дни положение, чтобы выработать план дальнейших наших действий.

— По существующим правилам, — начал комендант Артура генерал Смирнов, — в каждой крепости должна быть инструкция, как действовать в том или другом случае гарнизону. Мы предоставлены самим себе. Высочайше утвержденной инструкции у нас нет, а посему мы должны и будем действовать по долгу. То есть мы будем отражать атаки неприятеля до последнего патрона, до последних наших сил. Даже отдаленной мысли о капитуляции я не допускаю! — выкрикнул Смирнов, взглянув в сторону Стесселя, — Честь родины дороже наших жизней. Позорной сдачей мы смажем все, поистине достойные удивления, подвиги русских солдат, матросов и офицеров. У нас есть еще боевые припасы для отражения двух-трех серьезных атак. У нас есть продовольственные возможности на полтора или два месяца.

— Разрешите высказаться начальнику штаба крепости, — объявил Стессель.

В конце стола поднялся плотный и высокий полковник Рейс. Слегка встряхнув плечами, он оглядел присутствующих. Рот его был сжат, губы сложены в презрительную гримасу, бритый тупой подбородок выпирал вперед.

— Набирается духу, — сказал Виррен Лощинскому.

— Он, несомненно, будет говорить против коменданта.

— Состояние крепости более чем печально, оно безнадежно, — раздался, наконец, густой бас Рейса. — В наших руках из долговременных укреплений восточного фронта, имеющих опорное значение для защитников, осталось только третье укрепление. Неприятель усиленно ведет под него минные галереи. Не завтра, так послезавтра последует взрыв. На Большом Орлином Гнезде нет действующих пушек, нет укрытий для стрелков. Эта вершина сейчас под особым вниманием японской артиллерии. Батарея лит. Б разрушена, на Курганной и Заредутной — не противоштурмовые пушки, а выставка разнокалиберных орудий. Что собой представляет сейчас Артур? Нужно ли и в дальнейшем поливать его горы драгоценной кровью прославившихся защитников? Роль порта, как убежища для военного флота, окончена. Порт-артурской эскадры не существует. Помощи мы не дождемся ни с моря, ни с суши. Солдаты больны и изнурены до крайности. Нового натиска всегда свежих войск генерала Ноги они не выдержат. Через пять, много — через десять дней произойдет резня, и, может быть, поголовная. К чему это? Разве этот последний десяток тысяч русских героев ничего не стоит? Разве не лучше сохранить их для будущего? Мы сейчас еще можем получить почетные условия сдачи…

Поднялся полковник Гандурин.

— Господа офицеры, как вам известно, при всех несовершенствах Порт-Артура как современной крепости, при отсутствии легких мортир и пулеметов, при скверно выполненных окопах, мы держались на смекалке и стойкости стрелков, у которых исключительная самоотверженность и притом любовно-сыновнее отношение к своим начальникам. Но что в настоящее время представляет собой солдат? На девяносто процентов в окопах цинготные и больные куриной слепотой. Защитники в окопах стреляют, но еле передвигаются. При внезапных атаках мы уже не в состоянии маневрировать нашими силами, делать «внутренние займы». При вынужденном оставлении окопов мы не сможем унести с собой больных цингой. Больные куриной слепотой заслуживают не меньшего сожаления. Они ночью беспомощны.