Возвращение Амура

Она говорила быстро, торопливо и глядела ему в лицо блестящими влюбленными глазами. Он был уверен, что – влюбленными: ведь она сама позвала его, когда муж уехал, а компаньонка отправилась по своим делам, прислала даже мальчика с запиской: «Приходи, другого времени может не быть». Что это, как не приглашение на любовное свидание? Правда, немного похоже на Испанию, ему бы еще явиться в маске, черном плаще и с гитарой, но Катрин и в нежном девичьем возрасте отличалась экстравагантностью – так что удивляться не приходится.

– Ну, Анри, давай же рассказывай все, в мельчайших подробностях, – поторопила она и двумя горячими ладошками схватила его холодную руку. – Где ты был эти годы, почему стал Андре Леграном…

– Ты за этим меня звала? – удивился он.

Она кивнула, но как-то неуверенно, и эта неуверенность лучше всяких слов убедила его, что она готова на все.

– Сначала я хочу посмотреть, как ты живешь: где спишь, переодеваешься, занимаешься туалетом…

– Зачем тебе?

Она еще сопротивлялась его напору, но, хорошо зная ее, он явственно чувствовал, как тает это сопротивление.

– А помнишь, как в шато Ришмон дʼАдур ты показывала мне свою комнату?

Катрин покраснела. Конечно, она помнила. Это было сразу после купания в озере. Они вернулись в шато незадолго до обеда, поставили лошадей в конюшню и собирались переодеться к обеденной церемонии, которая в семье де Ришмон соблюдалась неукоснительно.

– Хочешь посмотреть, как я живу? – спросила Катрин, и он сразу согласился. Не только потому, что действительно желал увидеть своими глазами обстановку, в которой жила его возлюбленная (а он уже понял, что влюбился в эту сумасшедшую девчонку, недаром у него целых полчаса после озера все внутри трепетало и пело), но еще и потому, что ему хотелось продолжения, и того же хотелось – он это чувствовал всем существом – маленькой кузине. Своей решительностью и ненасытностью она остро напомнила ему служанку Коринну, и он ощутил огромную благодарность к Катрин за то, что она всего за один час излечила его от многолетней феминофобии, поразившей его душу после разрыва с Коринной.

Какими-то обходными лестницами она провела тогда Анри на третий этаж, в комнату под самой крышей – слышно было, как по черепице ходили голуби, цокая коготками, – показала жестом: «Вот, смотри», – а сама осталась за его спиной. Анри ничего не успел отметить, кроме неширокой, застеленной чем-то розовым кровати. Услышав сзади щелчок дверной задвижки, он резко обернулся и едва не упал, потому что Катрин прыгнула на него, повисла на шее и стала жадно целовать губы, щеки, подбородок… Он отвечал, насколько мог, одновременно пытаясь раздеться и раздеть ее, но именно потому, что он хотел все сделать одновременно, у него ничего не получалось. Зато Катрин сама каким-то непостижимым образом выскользнула из своей одежды и помогла ему, после чего они в мгновение ока очутились на кровати, и только когда произошло полное соединение, Анри смог со стоном выдохнуть воздух, который, оказывается, до того таился в груди, словно боялся ненароком помешать влюбленным насладиться друг другом.

Одни и те же воспоминания отразились сейчас в их встречных взглядах одинаковым блеском. Но Анри ясно увидел в глазах Катрин еще и нерешительность и смущение.

– Я хочу увидеть твою комнату, – повторил он. – Ну, пожалуйста! – Его голос прозвучал почти жалобно, но вполне настойчиво.

– Хорошо, – сдалась она. – Только обещай, что не будешь…

– Обещаю, – перебил он, уверенный, что ничего не станет выполнять. – Я все тебе обещаю!

Она повела его по комнатам, он оглядывал их мельком и торопил ее: дальше, дальше… Ему не терпелось попасть в спальню, а Катрин почему-то не спешила. Замужество все-таки сильно изменило ее, вылепив из безудержно-озорной девчонки провинциальную светскую даму. Впрочем, Анри не доводилось общаться со столичными светскими дамами, и он мог только предполагать, как они выглядят и как себя ведут. Да это и занимало его меньше всего: вполуха слушая пояснения Катрин, он рисовал в своем воображении, что произойдет, когда они окажутся рядом с ее постелью. Он не сомневался, что Катрин спит отдельно от мужа, может быть, в одной комнате, но все равно отдельно, как принято в ее родительском доме, и был неприятно поражен, когда она остановилась перед белой дверью, полускрытой синими шелковыми гардинами с большими кистями, небрежно сказала: «А там наша спальня», – и направилась к другой двери.

– Подожди, – немного растерянно сказал Анри, – ты не хочешь мне ее показать?

– Не хочу. Постороннему мужчине там делать нечего.

Катрин произнесла фразу твердо и решительно, только голос слегка дрогнул на слове «постороннему», и Анри заметил эту неуверенность. Он мгновенно представил себе, чем она там занимается по ночам с «непосторонним» мужчиной, и у него потемнело в глазах от ненависти к законному обладателю тела Катрин. Его Катрин! Обладателю именно тела, ибо душа ее по-прежнему принадлежала ему, Анри. Он был в этом абсолютно уверен, а потому, не говоря ни слова, обхватил ее за плечи, притягивая к себе, и прижался своими сухими губами к ее, горячим и влажным.

Она попыталась оттолкнуться, упираясь кулачками в грудь Анри, но его язык раздвинул ее губы, проник в рот, и Катрин, закрыв глаза, невольно ответила на поцелуй. И спохватилась, что этим поцелуем разрешает ему слишком многое, и тут же убедилась, что он все так и понял, потому что принялся ее раздевать.

– Что ты делаешь?.. Не надо… Не надо… – бормотала она, отпихивая от себя лихорадочно-быстрые сильные руки, которые никак не реагировали на ее сопротивление, что-то расстегивая, развязывая, расцепляя. Внезапно холодные пальцы коснулись обнажившейся кожи на спине, и это прикосновение обожгло ее. – Оставь меня! Я замужем! – вскрикнула она и вырвалась, отступив и непроизвольно сев на кушетку, оказавшуюся позади.

Он встретился с ней глазами и понял, что сейчас все может пойти не так, как было им задумано, что еще мгновение, и он ее потеряет, может быть, навсегда. И – решился на то, на что раньше не хватило бы духу: набросился на нее, повалил на кушетку и подмял под себя, стремясь как можно скорее овладеть ею, отчаянно надеясь, что, как только они соединятся, она снова станет прежней, безоглядно отдающейся его любви.

Катрин отбивалась руками и ногами, силы ей придавала неизвестно откуда ворвавшаяся в сердце ненависть к этому грубому животному, которое всего лишь несколько минут назад было ностальгически-нежно любимым человеком.

– На помо… – закричала она, но Анри перехватил крик, зажав ей рот, а заодно и нос сильной широкой ладонью.

Катрин стала задыхаться и, не раздумывая, впилась зубами в эту шершавую, пахнущую дорогим парфюмом ладонь.

– О дьявол! – Вопль Анри оглушил ее. Он затряс рукой, хватка ослабла и Катрин, извернувшись, ударила его коленом в пах, во все то мягкое и твердое, которое вдруг стало угрожать ее добропорядочной жизни.

Анри сдавленно ахнул и откинулся назад. Катрин не упустила этот момент: она подтянула ноги и со всей силы впечатала каблучки своих туфелек в белое батистовое жабо на мужской груди. Анри отлетел к стене, свалив по пути небольшой столик, и остался лежать на спине, не пытаясь что-либо предпринять. Его корчило от боли в паху, саднило кожу груди, но он терпел: боль в сердце была сильнее.

Катрин опустилась на кушетку. Наверное, следовало как можно быстрее встать и привести в порядок одежду, но у нее не было ни сил, ни желания. Она знала, что нападение не повторится. И не потому, что она сильно ушибла Анри, хотя понимала, что удар коленом был очень болезненным, а просто – он понял, что ее решение бесповоротно.

Они молча лежали и смотрели в потолок, на белых алебастровых ангелочков, прятавшихся в узорах виньеток. Ангелочки были круглощекие и смотрели мертвыми белесыми глазами на происходящее внизу, а внизу уже ничего не происходило и, наверное, не могло происходить.

Наконец молчание стало невыносимым.

– Ты хотела узнать, как и почему я стал Андре Леграном? – Голос его неожиданно оказался сиплым, как у непроспавшегося петуха, и Анри пришлось откашляться. – Я расскажу…