Шпоры на босу ногу

олков нам только не хватало. - Вот именно. С нас достаточно и Белой Дамы. - Чико! - Как знаете, сержант, как знаете,- обиделся Чико.- А я ведь к вам со всей душой. Вы честный и смелый сержант, но... немножко доверчивый. Тут Чико замолчал, давая Дювалю возможность возразить. Сержант не возражал, и неаполитанец продолжал: - Я тоже раньше был доверчивым. Потом повзрослел. Теперь я никому не верю. А ей,- и Чико посмотрел на спящую Мадам,- а ей особенно. Только вы, прошу, не обижайтесь; не так уж и часто Чико говорит начистоту. Сержант согласно кивнул. - Ну вот и прекрасно! - оживился Чико.- Вот это по-гусарски! Так о чем я? - О полоцком пожаре. - Да, совершенно верно. Но прежде... Куда мы направляемся? - Домой. - Это понятно: мы с вами домой. Ну а... - А какое отношение это имеет к полоцкому пожару? - Самое прямое. Только... Я расскажу вам о пожаре не как оскорбленный солдат, а лишь для вашего же блага. Вы мне, признаюсь честно, симпатичны. - Все, одно лишнее слово!.. - Извольте.- Солдат откашлялся и начал: - Шестого октября мы остановили русских на самой окраине и решили не дожидаться утра, а уйти еще затемно. О! Если б маршалы не перегрызлись как волки, мы и поныне сидели бы в Полоцке. Но, сами знаете, Виктор питал зависть к Сен-Сиру, а потому не шел к нам на помощь. Сен-Сир в свою очередь не очень-то и настаивал на этой помощи. Ведь приди Виктор в Полоцк, Сен-Сир был бы вынужден сдать команду старшему в чине. Вы понимаете? - Короче! - Да уж куда короче! Итак, наступила ночь с шестого на седьмое. Упал густой туман. Нам на руку. Ну, то есть не на руку, а вы понимаете, да... Так вот, Сен-Сир отдал приказ, и мы, сохраняя величайшую предосторожность, начали отход из города. И тут Белая... Простите, запамятовал! И тут в расположении Леграна кто-то по непостижимой глупости зажег бараки. Тотчас стало светло как днем и тепло как в преисподней. Но, главное, светло, и русские открыли убийственный огонь! Я побежал, споткнулся, упал, поднялся... От горящих бараков уходили двое: один был из нашей тяжелой кавалерии, кираса так и сверкала в отблесках пламени, ну а второй, то есть вторая... Дама! Белая! - И Чико указал на спящую Мадам.- Клянусь Наполеоном, это была она. - Чико! Сержант был вне себя от гнева, рука его искала саблю. Но Чико тоже был не из робкого десятка, особенно если это касалось его рассказов. А потому он, нисколько не смутившись, добавил: - Ну а сегодня ночью, при свете костра, я наконец узнал ее наверняка. Еще когда она впервые вышла из кареты, я подумал: она? Я сомневался, долго сомневался. Зато теперь рубите голову, но я не отступлюсь! И если сержант был возмущен как никогда, то Чико был не менее серьезен. А потому Дюваль убрал саблю в ножны и мрачно сказал: - Уж лучше бы ты родился немым. - Как можно! - возразил веселый, прежний Чико.- Мать родила меня бегом, вот оттого-то я такой беспокойный. А еще... Но тут слова замерли у него на губах. Еще бы: Мадам улыбалась! Смотрела на него и улыбалась. Неаполитанец весь сжался и растерянно сказал: , -