Здесь русский дух...

Петр быстро накинул на себя кафтан и прямо босиком помчался к переводчику.

Алешка явился заспанный и хмурый.

— Чего? — зевнув, недовольно проговорил он.

— Давай, переведи с азиатского, а то мы никак не поймем, — велел молодому человеку Федор.

Оказалось, к казакам нагрянули гости — те самые люди, о которых писал в письме Егорша Комар. Тайно проникнув на территорию Посольского двора, они отыскали флигель с прислугой, разбудили рано уснувшего после дневных трудов Ван Чи и велели ему кликать казаков.

— Надо идти, — выслушав Ван Чи, медленно произнес Федор, но его товарищи вдруг забеспокоились. Уж не ловушку ли маньчжуры решили им подстроить? Вдруг азиатам стало известно о планах казаков?

— Ладно, один раз помирать! — махнул рукой Федор.

— Помирать — не лапти ковырять. Лег под образа и выпучил глаза, — ответил с помощью народных присказок Семен.

Все же Федор настоял. Взяв с собою Петра с Алешкой, он отправился в посольский сад, где мужчин уже ждали.

Гостей было трое. Их лица в темноте никто не мог рассмотреть, но это не имело принципиального значения. Главное, они назвались друзьями. Когда Федор спросил, зачем незнакомцы так захотели помочь простым казакам, один из гостей ответил следующее: у них с русскими один враг — маньчжуры. Его они и должны сообща одолеть, но для этого надо помогать друг другу.

Долго толковать мужчины не стали. Договорились, и в следующий раз гости пообещали привести с собой пленных албазинцев.

— Мы их в свой строй поставим! — заявил Федор. — Пускай нас пересчитают. Уйдем, а там ищи нас, свищи. В Албазин гады не сунутся, ведь даже царевы слуги к нам боятся ехать.

Когда Ефим узнал о планах казака, то не на шутку разозлился.

— Не думай! — агрессивно прорычал мужчина. — Сам пропадешь, и других погубишь. Примем мы пленных, и?.. Убежать с ними — не убежим, а если убежим, то дома найдем свою смерть. Царь не простит нам своевольства… Нет, ты все же попытайся уговорить Спафария. Пусть он за наших казаков замолвит словечко перед императором.

— Дурак ты, Фимка! — в гневе ответил ему Федор. — Как будто маньчжурский верховный пустит его на свой порог. Я давно осознал наплевательское отношение маньчжуров к нам, не исключая и их царя-батюшку!

— Пустое! — стоял на своем Ефим. — Говорю, иди к Спафарию, а то вообще накличешь беду.

«Вот как за свою жизнь боится! — подивился Федор. — Ничего себе бывалый казак!»

Утром Спафарий призвал мужчин готовиться в дорогу. Наконец-то! — обрадовались посольские. Скоро должен был стукнуть год с момента их отъезда из дома.

Ночью никто из албазинцев не ложился спать. Все ждали прибытия беглецов. Время шло, а те все не появлялись. Уже выкурили по десятой трубке, но они все не шли. Под утро в дверь покоев кто-то тихо постучал.

— Никак наши! — обрадовался Карп Олексин.

В следующую минуту дверь отворилась, и в казачье жилище один за другим вошли какие-то люди.

— Засветите ж, ей-богу, лучину!.. — пытаясь сдержать волнение, попросил Федор товарищей. — В потемках-то и не разберешь ничего…

— Точно! Темень какая, хоть глаза сломай, — высекая огонь, произнес в темноте Иван Шишка.

Долго он возился с лучиной, пока в его руках она не начала трещать и метать в стороны искры. Вот тогда-то в неясном свете казаки и увидали на пороге изможденных, похожих на призраков людей. Они были одеты в перетянутые пенькой азиатские халаты и круглые шапочки, поэтому в темноте походили на чужестранцев.

— Не узнаете? — с усмешкой проговорил один из них. — Я — Егорша… Это, — он указал на стоящего рядом с ним сутулого мужичка, — Костка Болото. Помните такого?

— Конечно! — удивился Карп. — Вы же наша молодежь. Как стариками-то стали? Что ж поганцы сотворили? — сокрушался он.

— Кто? — тыкал пальцем в третьего Семен Онтонов. — Неужели Николка Шкирятов?

— Нет, Николку убили, — покачал головой Егорша.

— Кто же тогда? Гляжу и не пойму, — прищурив глаз, внимательно всматривался в лицо третьего беглеца Семен.

Федор напрягся. Вроде Тимоха, а вроде и не он. Тот крепкий и широкий в кости… Нет, вроде не он. Все же сердце отцовское не выдерживает.

— Не мой ли сынок Тимоха? — пытаясь не выдать душевного волнения, спросил Федор.

— Да ты что, папа, какой же Тимоха? Я бы его сразу узнал, — потеряв всякую надежду увидеть живым родного брата, упавшим голосом проговорил Петр.

«Правда, не Тимоха», — обреченно подумал Федор.

— Так кто ты? Назовись… — приказал он беглецу. — Да и расскажи, как погиб наш дорогой брат и сын Тимофей Федоров Опарин. Героем?

Тут произошло чудо.

— Больно рано, папа, вы меня хороните, — усмехнулся вдруг третий. — Я — Тимоха!

Казаки оторопели. Как? Но уже в следующую минуту они тискали беглецов в своих жарких объятиях.

— Сынок! Живой? — прижав Тимоху к могучей груди и задыхаясь от радости, говорил Федор. — Вот мать-то обрадуется!

— Уж мы как рады, брат мой дорогой! — ласково теребил Тимохины волосы Петр.

— Рады!.. — утирая слезу рукавом исподней рубахи, произнес отец. — Ну, хватит! — вдруг отталкивая от себя Тимоху, строго сказал Федор. — Теперь надо решать вопрос по поводу беглых.

— Перво-наперво их надо переодеть… — заметил Карп. — У кого какие вещи припасены — кидайте в кучу.

— Стойте! — неожиданно остановил земляков Егорша. — Для меня не старайтесь. Я никуда не поеду.

Казаки так и замерли от удивления.

— Как так не поедешь? Струсил? — спросил его Федор.

Тот вздохнул.

— Вы не обижайтесь, братья мои дорогие, — сказал Егорша. — Я вот не вижу смысла возвращаться назад. На родине у меня ни избы, ни жены, ни семьи. Кто я там? Обыкновенный раб, которого могут и последним словом обругать, и побить, а то и на березе вздернуть. От чиновничьей власти мне ничего не светит.

— Тут лучше? — не выдержал Григорий Романовский.

— Да нет, не краше… Тоже неволя, — ответил Егорша. — Тут хоть ощущаешь себя в другом государстве. Обидно, когда дома тебя за человека не считают. Я вроде все сказал.

— Он, к сожалению, прав, — вздохнув, проговорил Карп. — Как там говорят? В воде — черти, в земле — черви, в Крыму — татары, а в Москве — бояре…

— Как ты думаешь жить? — спросил Егоршу Леонтий.

— Да я же у врагов в плену! Не забываю об этом. Часом с квасом, а порою с водою. Мы люди привычные. Выдержим.

Провожали Егоршу со слезами на глазах. Казакам было жалко оставлять парня, но он сам выбрал дорогу.

— Мир тесен. Возможно, когда-нибудь увидимся, — напоследок сказал ему Федор.

Когда Егорша ушел, его товарищи молча выкурили по трубке, а потом принялись шарить по своим походным мешкам в поисках одежды для беглецов. Слава богу, такого добра у них хватало. Отправляясь в поход, они всегда брали с собой что-то про запас, ведь в дороге возможны разные ситуации.

В результате нашлись и одежда, и сабли, и мушкеты. Когда под Нерчинском казаки побили шайку злодеев, то все их оружие вместе с конями забрали себе. Коней хотели потом продать, но не успели. Теперь пригодились животные, наезженные и сильные.

— Давай думать, чего говорить Спафарию, — после того как беглецов снарядили в путь, обратился к казакам Федор.

— Кто нас считал? — усмехнулся Семен. — Кому какое дело до простых казаков?

— Если станут искать беглецов? Глядишь, и к нам нагрянут… — вставил свое слово Ефим.

— Все одно — наших не отдадим! Грудью встанем, но не отдадим, — нахмурил брови Иван Шишка.

Впрочем, они напрасно тревожились. Рано утром следивший за порядком в посольстве боярский сын Орест Найденов велел всем, забрав пожитки, садиться на коней и двигаться в путь. Никто из чиновных людей императора их не провожал, поэтому люди ушли без напутных речей и теплых прощальных рукопожатий.

— Не по-русски, — заметил кто-то из московских. — Могли бы и проводить.

— Бог им судья, — ловко вскочив на коня, произнес Спафарий — невысокого роста, горбоносый, моложавый барин в голубом дорожном кафтане. — История наших отношений только начинается, и на ее пути будет всякое: и хорошее, и плохое. Придет время, и мы поймем, что если нашим странам определено быть навеки соседями, то нам выгодней дружить, а не ссориться, ведь дружба всегда приносит пользу, а ссоры только приводят в тупик.