Здесь русский дух...

Переговорный процесс затянулся на многие месяцы, так как обе стороны не хотели уступать друг другу. К примеру, маньчжуры настаивали на том, чтобы русские ушли не только с Амура, но и из Забайкалья, тогда как царские послы предлагали сделать границею между двумя державами Амур. Противоположная сторона имела свои доводы. Забайкалье некогда было во владении монголов, которые нынче являлись подчиненными Поднебесной, следовательно, настаивали они, вместе с монголами и Забайкалье должно отойти империи. Все закончилось размолвкой между послами, после чего личные переговоры прекратились. Общаться стали исключительно через нарочных.

Как ни пытались московские послы отстоять Албазин, предлагая сделать его границей между двумя странами, маньчжуры отвергли их условия. Чтобы вынудить русских заключить невыгодный для них договор, азиаты подтянули к Забайкалью свое многотысячное войско, тогда как в распоряжении Головина имелся один стрелецкий пятисотенный полк полковника Скрипицына и еще два полка из сибирских казаков.

Наступила решительная минута, от которой теперь зависела судьба Забайкалья. Снова, в который уже раз, выручил князь Гантимур, вооруживший всех своих тунгусов и присоединившийся к русским отрядам. Поняв, что силой вопрос не решить, маньчжуры вынуждены были пойти на уступки, согласившись с некоторыми спорными статьями договора.

27 августа 1689 года договор подписали. Головин, принужденный согласиться уйти с Амура, сумел отстоять Забайкалье, заставив маньчжуров поклясться в том, что на месте Албазина они не будут строить свой город. Эта маленькая дипломатическая уловка являлась величайшей мудростью. Впоследствии она дала возможность русским отрицать давнюю принадлежность реки Амур Поднебесной.

… 5 сентября 1689 года маньчжурское посольство прибыло к Албазину, и послы вручили Бейтону указ Головина. В том же сентябре на глазах маньчжурских послов и воевод албазинцы сожгли деревянные строения крепости и раскопали с таким трудом возведенный ими вал. После этого они погрузились на предоставленные маньчжурами судна и отправились в Нерчинск.

— Не плачьте, люди! — стоя на корме, успокаивал албазинцев Петр. — Верю, не все еще потеряно… Прощайте, родимые плесы! — неожиданно обернув свой взор назад, воскликнул он. — Бог даст, еще свидимся.

— Э-ге-гей! Обязательно свидимся! — следом разнеслось по реке. — Прощай, Амур! До скорого свидания!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

…В Нерчинске потом долго видели молодую простоволосую бабу, ходившую по городку, приставая к прохожим.

— Вы случаем не видали мою доченьку? — бывало, вцепившись в рукав иной женщины или казака, спрашивала она. — Доченьку я потеряла… Значит, не видали? Может, про Захарку моего что знаете? Как ушел давеча из дому, так и не воротился…

— Захарушка! — как-то обратилась она к Петру. — Наконец-то я тебя нашла. Где ты так долго был?

— Я не Захарушка, — ответил ей Петр. — Твоего Захарку убили маньчжуры.

— Нет, ты Захарка! — глянула безумными глазами на него баба. — Послушай, муженек мой родной, а где ж дочка-то наша? Я все никак не могу ее найти, а ведь ее покормить надо. Может, где с ребятней бегает — ты не видал?

— Совсем свихнулась, сердешная, — услышал Петр за спиною. — Муж ее да дочь мертвы давно, а она…

— Пошли со мною, Любушка, — неожиданно взял свою бывшую возлюбленную за руку Петр. — Пошли. Я отведу тебя к своим. Дашутка! — завидев вдалеке идущую по воду жену, позвал он ее. — Подойди сюда! Вот, — когда она подошла, указал Петр на Любашку. — Приведи ее в наш дом. Одна она, понимаешь?

— Так ведь… — что-то хотела сказать Дашка, но муж оборвал ее:

— Знаю. Вот и надо помочь Божьей душе, больше некому…

Любашка прожила у Опариных около года. Разум к ней так и не вернулся, поэтому она продолжала ходить по улочкам городка и искать свою дочь, а потом вдруг внезапно умерла. Это случилось в середине января на Васильев день, в самый разгар святочных гаданий. В феврале, прямо на Агафью-коровятницу, Петрова Дашка родила сына, названного в честь деда Федором. Через год родился еще один сын, названный в честь другого деда Григорием. Когда они выросли, то вместе со старшим братом Илюхой поступили на ратную службу под начало своего отца — сотника Петра Опарина. Его еще в 1690 году по приказанию Головина вместе с оставшимися в живых товарищами поверстали в конные казаки. Албазинских же пашенных и еще несколько человек из оленных в награду за проявленную доблесть при «осадном сидении» определили в пешие казаки.

Степка, незаконный сын Федора Петровича, тоже подался в казаки. В составе казачьего забайкальского полка ходил вместе с царем Петром Алексеевичем на шведа. Сражался геройски, был награжден именным оружием — саблей с золотой рукоятью. После войны вернулся в Даурию, где станичники избрали его своим атаманом.

Тимоха Опарин не остался в Нерчинске, а вместе с монахом Ян Луном или, как его называли казаки, Ванькой-кяном, поехал сопровождать больного Гермогена до Иркутска, где и остался до конца своих дней, молясь Богу и в чине протоиерея проповедуя православную веру.

Там же, в Иркутске, долгое время служил казачьим полковником и Афанасий Иванович Бейтон, ставший впоследствии управителем Верхоленска. Всю жизнь он мечтал вернуться на Амур, как мечтали об этом и осевшие в Забайкалье его боевые товарищи, но тогда еще время не пришло. Надо было накопить силы для возврата великой реки России…