За золотом Нестора Махна

— Ну, говори дальше.

— Зиньковский дал мне письмо, чтобы я отвез Геродоту, и рассказал, как ехать до границы. Я приехал поездом до станции Попелюхи, а оттуда пошел пешком к границе. Ночью я переплыл Днестр и приехал в Бухарест.

— А кто тебе дал лодку? Большевики?

— Я переплыл Днестр без лодки.

— А какой сигнал они тебе дали, чтобы вызывать лодку?

— Никакого сигнала мне никто не давал, я прятался так, чтобы меня не поймали большевики.

— Как же так, — говорит следователь, — ты большевик и от большевиков прятался.

— Я такой большевик, что если бы большевики меня поймали, то сразу бы расстреляли.

— А когда ты оказался в Румынии, к кому ты заходил там возле границы?

— Я ни к кому не заходил.

— Кто у тебя есть из знакомых возле границы в Румынии?

— Никого.

— А куда же ты пошел сразу от границы?

— Я пошел прямо на запад.

— В какое первое село ты зашел?

— Я зашел прямо на станцию Шолданешт.

— Но как ты попал на станцию Шолданешт?

— Я спрашивал у крестьян на поле.

— А ты имел румынские деньги, когда пришел на станцию?

— Нет, я имел 20 долларов.

— А где же ты взял деньги на билет?

— Я поменял доллары у одного еврея.

— А ты еврея того знаешь?

— Нет.

— Говори дальше, как ты ехал до Бухареста.

— Я взял билет и приехал в Бухарест. Мне Запорожченко сказал, чтобы я после приезда передал на словах Геродоту, что весь украинский народ уже готов для восстания против большевиков, не хватает только оружия, чтобы все эмигранты-украинцы формировались в воинские части и просили помощи у других западных держав и были готовы к выступлению в то время, когда начнется повсеместное восстание на Украине.

— А ты вместо того, чтобы это передать Геродоту, сказал ему, чтобы он был большевистским шпионом.

— Нет, я ему передал все то, что вам рассказал. Еще Запорожченко просил передать, чтобы Геродот дал ответ и чтобы связь держал только через Зиньковского.

— Но почему не через него?

— Потому что Запорожченко говорил, что он ведает всем центральным бюро организации левобережной Украины, и если большевики перехватят его связь с заграницей или случится какое-то несчастье, то могут раскрыть всю украинскую организацию.

— И ты говорил об этом с Геродотом?

— Да, я все это передал Геродоту.

— Ну, продолжай.

— Когда я все это передал Геродоту, и письмо от Зиньковского, то он ему написал ответ и просил, чтобы его лучше поинформировали. Я это письмо отвез Зиньковскому. Тот сказал, чтобы я его отвез Запорожченко. Я так и сделал. Когда я отдал письмо Запорожченко, то он сказал, что нужно еще поехать к Геродоту. Через месяц я опять приехал в Бухарест таким же путем и привез письмо от Запорожченко, в котором он предлагал Геродоту приехать в Турцию, чтобы обо всем лично переговорить, потому что пересылать информацию нелегально через границу очень опасно — могут перехватить большевики. А также он просил Геродота, чтобы тот сообщил ему, когда сможет приехать для того, чтобы Запорожченко сообщил ему адрес, куда ехать. Геродот на этот раз ничего не написал, а сказал, чтобы я передал Зиньковскому, что он не будет иметь никакой связи с ним до тех пор, пока он не будет уверен, что такая украинская организация существует.

— А какой-нибудь адрес в Турции Зиньковский давал?

— Нет, только обещал.

— А ты какой дал адрес Геродоту в Константинополе, когда говорил с ним?

— Ни о каком адресе я ему не говорил.

Следователь роется в досаре, находит какую-то бумагу и читает адрес. Потом спрашивает:

— Кто дал этот адрес Геродоту?

Из этого я понял, что никакие мелочи от них не скрыты, что все это рассказал им Геродот.

— Этот адрес был написан в письме к Геродоту, — отвечаю.

— Продолжай дальше, я послушаю.

— С тех пор, как я приехал к Геродоту, я больше не возвращался на Украину, а жил в Плоештах и работал на лесопильной фабрике до 1927 года. В 1927 году, в июле месяце, я приехал в Бухарест, где работал плотником на фабрике Мисара, на кирпичной фабрике Финцеску, потом осенью обратно перешел на фабрику Мисара и работал там до весны 1928 года.

— А на какой улице жил?

— На улице Кривинени, 77.

— А в полиции был записан?

— Да.

— А теперь где твои документы?

— При аресте у меня забрали все документы.

Он находит в досаре все мои документы и пересматривает их.

— Хорошо, — говорит. — А почему ты остался в Румынии, а не поехал в Россию?

— Я боялся, потому что там за мной уже следили.

— Так ты говоришь, что с 1926 года в России не был?

— Не был.

— А в Кишиневе ты бил?

— Нет.

— Слушай, ты мне говори правду, я не хочу тебя бить. Вот это откуда? — он показывает мне досар еще за 1926 год. — Ты за что там судился?

— Я хотел поехать на Украину, — отвечаю, — но меня задержали на границе и отправили в Кишинев. Там судили в 3-м армейском корпусе и оправдали. Я оттуда вернулся в Плоешты.

— Так ты знай, что нужно говорить все.

— Я ничего не скрываю.

— А где ты взял письмо, которое дал Геродоту месяц тому назад?

Я решаю, чтобы не видать Фому, говорить, что был в России сам. Поэтому отвечаю:

— Это письмо я привез от Зиньковского с Украины. Я был месяц тому назад там, но сейчас же вернулся обратно. Зиньковский мне сказал, что меня уже ищут большевики, и когда я бежал сюда, то он дал мне письмо и деньги для Геродота, которые передал его отец.

— А Геродот что тебе говорил?

— Геродот мне ничего не говорил, он написал письмо, чтобы я передал его Зиньковскому, если смогу.

— А где это письмо?

— Я это письмо порвал. Оно было у меня в кармане, а я на работе сильно потел, и оно промокло от пота так, что там нельзя было ничего разобрать…

— А этими днями ты не получал письма из Турции?

— Никакого письма я не получал.

— А кто такая Наталья Ганшина?

— Это жена Куща Фомы.

— А она получает письма из Турции?

— Не знаю. Она мне говорила, что имеет родственников в Турции, тоже эмигрантов. Но я не знаю, получает ли она от них письма.

При этом я вспомнил, что я давал адрес Ганшиной для писем мне, а Фома ее предупреждал, чтобы она говорила, что имеет дядю в Турции, если ее будут спрашивать, от кого приходят письма.

— А Максима ты знаешь в Турции?

— Нет.

— А что еще ты знаешь о связи Зиньковского с Геродотом?

— Больше я ничего не знаю.

— А откуда ты брал деньги, чтобы ездить в Румынию?

— Мне давал Запорожченко. У нас в подпольной украинской национальной организации были членские взносы для издания нелегальной литературы, и из этих денег Запорожченко давал мне на дорогу.

— А сколько он давал тебе денег?

— Один раз 20 долларов, в другой раз — 15 долларов.

— А в последний раз сколько тебе дали денег?

— В последний раз я с Запорожченко не виделся. Мне дал Зиньковский 25 долларов для Геродота от его отца. А на дорогу я имел свои деньги, которые я заработал на стройке.

— Хорошо, мы проверим, как ты работал, — говорит следователь. — Значит, ты больше ничего не знаешь?

— Нет.

Он обращается к секретарю.

— Вы все записали, что он говорил?

Тот отвечает утвердительно.

— Прочитайте ему.

Секретарь читает.

— Теперь подпиши, — говорит следователь.

Я расписался на каждом листе. Меня отвели обратно в камеру. Я ложусь на нары вниз лицом и думаю, что будет дальше. Боль в спине и ногах немного прошла. От того, что меня целый день без перерыва допрашивали, и от напряженной работы мозгов шумит в голове. Не съел даже ужин, который мне принесли. Заснул и аж утром проснулся. Ожидаю, что будет в этот день. Примерно в четыре часа приходит мой знакомый часовой, говорит, что письмо бросил в почтовый ящик. Разговор с ним — мое единственное развлечение, чтобы забыть о своей участи. Он мне рассказывал, что тоже сидел в тюрьме, знает об избиениях полиции. Он был карманником и взломщиком и сейчас временами подрабатывает этим, когда подкупит старшину и возьмет пропуск в город.