Портартурцы

Тревожное состояние генерала заметили окружающие его офицеры. И чем больше он волновался, тем внимательнее прислушивались к его словам. Атмосфера была напряженной до предела. Передвижки врага, бессилие нашей артиллерии сбить неприятельские батареи заставляли каждого призадуматься. Все ждали генерального штурма. Японцам выгодно было взять Артур в первые дни августа, пока подбитая эскадра не оправилась и не сделала новую попытку к прорыву во Владивосток.

День четвертого августа проходил спокойно. Гарнизон второго форта, как всегда, проводил работы по усилению укреплений. За последнюю неделю форт нельзя было узнать. С правой стороны дворика был устроен окоп на два пулемета, а в середине дворика укрытие, под которым стояли две полевые пушки. Пулеметы и пушки предназначались для обстрела подступов к Куропаткинскому люнету.

Генерал Кондратенко обошел все уголки форта. Он долго рассматривал добавочные сооружения и в конце концов одобрил их. Стрелки впервые видели генерала так близко.

— Во всякую щель свой нос сует. Не боится, что по наковальне ходит. Егоров, что ты не предупредишь их превосходительство? — смеялся Пестов.

— На холодной наковальне и бутылочку спокойнехонько распить можно, — ответил Егоров.

— Что, борода, выкусил? — засмеялись солдаты.

Кондратенко подошел к группе солдат и, поздоровавшись, спросил:

— Форт-то поди лучше, чем открытые окопы?

— Без форта вольготней, ваше превосходительство.

— Это почему же?

Солдаты отвечали сбивчиво, отрывочными фразами. Но генерал понял, что открытое поле им нравится больше за далекую видимость и что в полевой обстановке каждый стрелок чувствует себя более самостоятельно. При орудийном обстреле по окопу можно передвигаться, а здесь все в куче. Может, для артиллеристов и нужны такие казематы, но стрелкам по душе поле.

— Воевали вы неплохо в поле. Такую же храбрость проявите и здесь, — сказал генерал стрелкам. — Будьте спокойны и работайте уверенно. Нас поддержат тяжелые пушки порт-артурских укреплений. Мы всегда будем с вами. Отбивать врага будем вместе и умирать будем вместе.

2

Ночь с пятого на шестое августа была ясная. Егоров стоял на часах с Пестовым. Бородач мурлыкал что-то из духовных мотивов, а Егоров смотрел на звездное небо и старался разгадать, отчего семь звезд Большой Медведицы, которые в народе зовут «Ковшом», под утро опрокидываются.

— Скоро рассвет, — печально проговорил Пестов. — У нас, дома, будут вставать и встречать праздник.

— Да, сегодня преображенье. Люблю я деревенские праздники, — отозвался Егоров.

— Служба в церкви торжественная. Плоды будут освящать.

— Не за службу церковную я люблю праздники, а за то, что в праздники любви у людей друг к другу больше.

— Чем-то нас япоша пожалует сегодня…

— Хорошего не жди. Вот-вот начнет громыхать.

— А что, Егоров, тебе на самом деле не страшно или ты притворяешься?

— Ты, дядя Пестов, ходил весной через реку по рыхлому льду?

— Приходилось, особенно к святой, когда торопился с заработков.

— Мог ты провалиться и утонуть?

— С другими случалось, ну, и со мной могло.

— То-то вот и оно. На войне мы все равно что весной по рыхлому или осенью по тонкому льду идем. Можно пройти, можно и булькнуть. Например, если у тебя страх, а у меня его нет. Разорвалась шрапнеля… Меня убило, а ты остался. Или наоборот. Подумай. Ни страх и ни бойкость от случайной пули не спасут. Но страх мешает опасность рассмотреть. Когда дрожит сердце — далеко не увидишь. А нам нужно глаз незатуманенным держать, тогда легче сохранить себя от человека, что в тебя из винтовки метит или хочет штыком пырнуть. Пробовал кому-нибудь подолгу в глаза смотреть? Вот так она, смерть, на нас смотрит. И тут-то, брат, чей зрачок выдержит. По нашим годам смерти не время брать нас. Ты и гляди ей в глаза прямо, не дрожа: врет, свернет, уйдет в сторону…

На рассвете глухо прозвучал выстрел. Пестов и Егоров прислушались. Позади третьего форта разорвалась первая неприятельская граната.

— С праздником япоша поздравляет, — сказал Пестов.

— Снаряду трудновато по воздуху пролететь. Гудит, люлюкает, а пулька свистнет, как птичка, и нет ее.

Второй снаряд пролетел правее и упал в тылу форта № 2. Затем вдруг раздался взрыв на первом редуте, совсем рядом. Пестов и Егоров вздрогнули и переглянулись. Секунды две спустя в воздухе резко прозвучал залп неприятельской батареи, укрывшейся в складках Волчьих гор:

— Смотри, а я побегу скажу дежурному, — крикнул Пестов.

Егоров отошел от колеса орудия, у которого стоял, и придвинулся плотно к стенке из мешков. По всему неприятельскому фронту, насколько мог видеть Егоров, мелькали огни неприятельских батарей. Но снаряды сыпались только по линии нашего правого фланга от батареи лит. А до укрепления № 3. От первых снарядов, неожиданно обрушившихся на восточный фронт, не только люди, но и земля вздрогнула. Вслед за этим началась непрерывная канонада. Еще не успели артиллеристы стать на свои места, в боевой порядок, как вокруг форта упал град разнокалиберных снарядов. Осколки с визгом пролетели через голову Егорова и ударились о мешки, выложенные поверх сводов казематов. На дворе посыпались мелкие камни, начал оседать песок, за ним потянулась струйка удушливого дыма. Егоров взглянул в амбразуру и увидел, как кипела земля на первом и втором редутах. Над третьим фортом стояло сплошное облако из пыли и дыма.

Прибежавшие артиллеристы и дежурные части прижимались к стенкам и прятались в ниши.

Несколько снарядов упало на дворик форта, ударившись о камни и бетон, они разорвались на тысячи мелких и больших кусков. Оглушающий треск заставил всех закрыть глаза и втянуть головы в плечи. До слуха Егорова донеслось несколько вскриков, кто-то невдалеке застонал.

— Всем, кроме часовых и артиллеристов, в казематы, — раздалась команда.

Канониры имели укрытие рядом с орудиями, и потому они остались на месте. Снаряды стали падать дальше. На форту вздохнули свободнее. Но это продолжалось недолго. Егоров видел, что опасность наползала сзади, с тылового рва форта. Неприятель постепенно уменьшал угол прицела. Наконец, первый десяток бризантных бомб хлестнул по форту, а вслед за этим, со стороны гласиса, ударил град шрапнели. Сила огня нарастала, попадания участились. Заграждения из мешков падали, придавливая стрелков. Бойницы форта и ближайших к нему укреплений с каждой минутой теряли свой боевой вид. В бруствере левого фаса образовалась брешь.

Вершина Большого Орлиного Гнезда курилась, как вулкан; морские орудия, стоявшие на ней, отвечали резкими выстрелами, похожими на чудовищный удар бичом. Около девяти часов Большое Орлиное Гнездо замолкло. Перестали четко отвечать врагу Малое Орлиное Гнездо и Заредутная батарея.

Егоров видел, как все вокруг него притихли. Орудийная стрельба мешала сосредоточиться и действовать так, как требовал устав службы. Капитан Резанов неожиданно появился среди артиллеристов и стрелков, отдавая тем и другим распоряжения. Он требовал неусыпного наблюдения за фронтом неприятеля:

— Не прозевайте передвижек врага. Наше дело бить по живым японцам, а не по их пушкам.

В клубах пыли и дыма, поднимавшихся кверху, солдаты иногда успевали рассмотреть только поблескивающие очки капитана. Когда Резанов с особой горячностью бросался в опасные места, стрелки хватали его за плечи и оттаскивали от бруствера.

— Куда вы, ваше скородие, сшибет.

Отчаянные выходки коменданта давали положительные результаты. Солдаты воочию убеждались в том, что смерть на войне — это дело случая.

Как ни старались стрелки уловить движение неприятельских колонн, им ничего не удалось заметить: пыль и дым все время накатывались на них. Снаряды шлепались перед бойницами, заставляя солдат спускаться на дно траншеи; свинцовые пули шрапнелей барабанили по оголившимся козырькам. С места хорошо был виден первый редут. На нем не осталось живого места. Оттуда уносили раненых и убитых.