Портартурцы

Миновав полутемный проход, стрелки очутились на главном дворе форта.

— Вольно! Оправиться! — раздалась команда.

Солдаты поспешно ставили ружья в козлы, снимали с себя походные сумки, скатанные шинели и утирали руками и полами гимнастерок потные запыленные лбы.

— Вот она, матушка-крепость, — сказал старый солдат Пестов, почесывая свою курчавую бороду. — За пять лет службы первый раз в таком хорошем форту. Сюда он не скоро проберется и никакими снарядами не пробьет. Можно будет поработать по-хорошему, только голову зря не высовывай.

Родионов, осмотревшись, успокоился. Все было сделано попрочнее, посолиднее, чем на полевых позициях.

— Хороша наковальня, незнамо какой будет молоток, — промолвил ефрейтор Егоров, уже имевший георгиевский крест за бои на Перевалах.

Егоров удивлял всех — и своих товарищей и офицеров. Он почти никогда не смеялся, сам не шутил и не отвечал на шутки. Небольшого роста, голубоглазый, круглолицый, он ходил несколько вразвалку. У него было удивительно белое лицо; обращал на себя внимание высокий и чистый лоб. Русые волосы, когда отрастали, были курчавыми и мягкими, а усы — густыми и светлыми, точно из волокон льна. Егоров без крика и ругани переживал свои неудачи, без ворчанья переносил нападки начальства, не сердился и не протестовал, если новый, не знающий его, дневальный при дележке хлеба и мяса давал ему плохие куски. Этим Егоров достиг удивительных результатов. Никто не допускал мысли обидеть его. — О нем говорили:

— Этот всегда смотрит вперед и далеко видит.

Егоров десяток раз бывал в вылазках, которые сошли благополучно для него и его товарищей. Удачу приписывали Егорову, его вдумчивости и проницательности. Солдат не раз слышал, как за его спиной говорили: «Дать бы ему образование, был бы он генералом».

Егорову не понравился форт. После простора позиций на Зеленых горах — и вдруг какой-то прилизанный двор, угрюмые стены казематов, точно вылитые из свинца.

— Чево это он там сказал? — заинтересовались стрелки, осматривая форт.

— Почему это наковальня? — спросил Кобылин.

— Смотри, какая твердая да гладкая. Стоит на одном месте. Никуда не сдвинешь. Дорого поди стоит…

— Ну и что ж? — вступил в разговор Родионов.

— Бить по ней снарядами-то очень хорошо будет. Достиг один раз прицела и постукивай. Расплющивай, что тут расположено.

— Тебя послушать, так мы вроде железа.

— Не железо, а песочек, — спокойно сказал Егоров. — Ковать враг будет пушки да казематы, а нас будут подсыпать сюда словно песочек в кузнице на горячее железо. Видал поди?

Родионов вздрогнул и побледнел.

— Ты, Егоров, не то название дал. По-моему, это ступа, — сказал Кобылин. — И нас в нее бросили.

— И так можно, — согласился Егоров.

— Что в лоб, что по лбу, — рассмеялись стрелки. — Ладно. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

2

Через два дня солдаты присмотрелись и освоились с обстановкой. Толстые стены казармы внушали доверие: в такой казарме можно спать спокойно. Рвы кругом форта были глубокие, выбитые в твердом грунте — не перескочить их врагу. На загибах рва — бетонные капониры, а в них пулеметы и пушки, из которых можно всех врагов перестрелять. Та тревога, которую вселили слова Егорова, прошла; ее заменила осторожность. Когда в последних числах июля через форт начали перелетать неприятельские снаряды, направленные в город, каждый из солдат присмотрел себе уголок, чтобы укрыться во время обстрела.

Комендантом второго форта был пехотный капитан Николай Степанович Резанов. По наружности Резанова, носившего очки в золотой оправе, никак нельзя было отнести к группе строевых офицеров. Обыкновенно при первой встрече с ним его принимали за штабного. Капитан был беспокойным человеком. Вступив на форт, он несколько дней подряд с утра до вечера осматривал его. Недостатков было много. Резанов невзлюбил форт № 2. В первый день своего командования он сказал подчиненным ему офицерам:

— Поздравляю вас с тесным обложением. Нам вручили один из ключей для входа в крепость. Надеюсь, всем понятно, какая огромная ответственность лежит на нас. Мы должны привести форт в полную боевую готовность, от которой он, к сожалению, далек. Прошу сообщить ваши соображения о замеченных недостатках. Мы их обсудим и постараемся устранить.

— Прежде всего следует обратить внимание на наш гласис, — заговорил поручик Злобинский. — Вы посмотрите, какая дикая, неслыханная ошибка допущена при сооружении форта. У него фактически нет той площади, на которой мы должны поражать врага. Сразу же после рва начинается мертвое пространство, которое вне досягаемости наших выстрелов. Это черт знает что такое, — волновался поручик. — Каждому юнкеру в училище вдалбливают в голову, что площадь перед укреплением должна быть обязательно в хорошем обстреле на несколько десятков шагов…

— Нет укрытий хотя бы для противоштурмовых пушек, — добавил артиллерийский офицер. — При первой же бомбардировке все наши орудия будут расплющены.

— Да к тому еще мостик через ров слишком высок и на видном месте, над сводом казарм мало земли, в казематах и казармах нет приспособлений для вентиляции и, что всего ужаснее, на форту нет бетонных цистерн для хранения воды, — проговорил комендант форта. — Все это вызывает досаду. Но! — выкрикнул он, — мы обязаны и перед родиной и перед солдатами, которых ввели сюда, принять самые срочные меры. Форт — дрянь, но он будет стоять до конца осады и никогда не сдастся. Не думайте, что только мы с вами обездоленные: к вашему сведению, и на других фортах не лучше.

— Николай Степанович, вы слышали, что наши старшие офицеры не особенно уверены в неприступности Артура?

— Знаю, — ответил Резанов. — Генерал Смирнов после первых японских снарядов несколько дней тому назад сказал, что крепость может продержаться месяца четыре: месяца два японцы-де будут сбивать наши батареи, а два месяца штурмовать. Срок большой. За это время подойдет Куропаткин и оттянет осадную армию, а там, смотришь, и экономические затруднения у Японии будут.

— Это предположение чрезвычайно проблематично. Англичане, да и некоторые другие государства, поддержат японцев. Пушек, пулеметов, снарядов у них достаточно, — заметил Злобинский.

После начала тесного обложения прошло две недели. Японцы все эти дни были заняты обхватом наших флангов. Особенную деятельность они проявили в боях за обладание горами Сяогушань и Дагушань. С этих высот можно было прекрасно наблюдать за врагом на восточном фронте и обстреливать его при попытках установить батареи с осадными пушками. С гор был прекрасно виден тыл третьего форта. Это должно было бы натолкнуть инженеров и генералов на мысль об их сильном вооружении и постройке форта хотя бы на одной из вершин. Но горы почему-то не были укреплены.

3

Солдаты любили Резанова. Как начальник это был строгий и неумолимый человек, но проявлял он только справедливую настойчивость. Каждый стрелок знал, что приказание капитана должно быть исполнено в срок и с тщательностью, которую он внушал.

— Их два сапога — пара: капитан Резанов и ефрейтор Егоров, — говорили старые солдаты. — Кабы они были всегда вместе, нам бы тогда спать спокойно: они уж доподлинно сказали бы, кого и когда обстрелять или на штыки взять.

К первым числам августа форт № 2 оборудовали. К этому времени Дагушань и Сяогушань пали.

— Теперь держись, — сказал Резанов офицерам. — И второй и третий форты с их дворами — открытая площадка. Меткости в стрельбе японцы достигнут необычайной. У них не будет ни одного перелета или недолета. Стрельба будет корректироваться с фланга. Мы же на месте, мы не двинемся.

Глава вторая

1

Японцы обстреливали город, левый и правый фланги. Были и штурмы, но второй и третий форты жили своей размеренной, хотя и тревожной, жизнью. Траншеи, окопы, редуты, люнеты укреплялись и все более и более вселяли надежду в их неприступность. Генерал Кондратенко часто осматривал укрепленную линию, беседовал с офицерами и солдатами. Он был озабочен и нервничал. Его поразила нерешительность морских офицеров, вернувшихся 28 июля обратно в Артур. «Что они будут тут делать — эти дорогостоящие суда? — часто задавал себе вопрос Кондратенко. — Не пошли на таран. Не использовали до конца положение, чтобы нанести глубокие повреждения врагу, хотя бы и ценой своей гибели. Утопить суда нужно было там, далеко в море, а не вводить их для этого сюда — в грязную лужу, где их не сегодня, так завтра расстреляют».