Знамя Быка

Его окружили пятеро. Синибальди, обнажив на всякий случай шпагу, не вмешивался, предпочитая, чтобы грязным делом занимались те, кто по положению ниже его. Увидев, что Грациани повернулся к ним и приготовился к схватке, нападавшие на секунду остановились, хотя их было намного больше. В этот миг капитан успел взвесить свои шансы. Он нашел их весьма малыми, но не безнадежными, поскольку все, что от него требовалось, — это отражать выпады противников, выигрывая время, пока Барбо и его люди не придут к нему на выручку.

Еще секунда — и они бросились на него, их острые шпаги искали незащищенное место его тела. Он оборонялся весьма успешно, выбрав наилучшую из тактик, к которой и прибегает человек в подобных обстоятельствах. Он хорошо владел оружием и постоянно занимался всевозможными упражнениями, благодаря чему у него были гибкие связки, длинные руки и ноги, а мускулы обладали крепостью и упругостью стали. Он защищался шпагой и плащом, не допуская и мысли о том, чтобы самому перейти к нападению. Он знал, что даже успешный выпад в сторону любого из нападавших заставит его открыться, и сквозь эту брешь его поразят прежде, чем он успеет отразить их удары. У него будет возможность атаковать, когда прибудет Барбо, и он сделает все, чтобы никто из этих трусливых убийц, этих подлых заговорщиков не ушел живым. А пока ему приходилось отбиваться и молить Бога, чтобы Барбо не задерживался слишком долго.

Некоторое время удача благоволила к нему, и кольчуга служила верно. После мощного выпада Альвиано, нацеленного прямо в грудь, шпага нападавшего сломалась. Тогда противники поняли, что единственным уязвимым местом кондотьера является его голова. Об этом свирепо прокричал Синибальди, оттолкнув обезоруженного Альвиано и заняв его место. Теперь сам принц возглавил атаку против капитана, защищавшегося отчаянно, без какой-либо надежды на отступление.

Внезапно шпага Синибальди с быстротой молнии мелькнула вперед-назад в ложном выпаде, за которым последовал еще один укол, и Грациани почувствовал, что его правая рука онемела. Капитан мгновенно понял, что надо делать. Он перехватил шпагу левой рукой, но в это время Синибальди, повернув кисть, нанес ему резкий укол в голову. Волей-неволей Грациани чуть запоздал, отражая выпад: та доля секунды, которая потребовалась ему, чтобы взять шпагу в левую руку, дала Синибальди слишком большое преимущество. Однако Грациани все же смог смягчить силу удара, слегка отклонив острие шпаги Синибальди. И хотя оно и не раскроило ему череп, как должно было случиться, но оставило на нем длинную косую рану.

Кондотьер почувствовал, что пол под ним закачался. Он выронил шпагу и прислонился к стене и, пока нападавшие молча наблюдали за ним, медленно съехал на пол и так и остался там сидеть, безжизненно согнув колени. Синибальди сделал шаг вперед, прицеливаясь, чтобы наверняка поразить свою жертву в горло. Но в последний момент его остановило яростное восклицание немого, стоявшего у разбитого окна, и шум внизу, у парадной двери.

Заговорщиков обуял страх. Они мгновенно вспомнили о том, что замышляли, и о быстром и безжалостном правосудии Чезаре Борджа, не щадившем ни патриция, ни плебея.

— Мы преданы, обмануты! — изрыгая жуткие проклятья, вскричал Раньери.

Заговорщики в панике озирались по сторонам, не зная, что предпринять. Каждый давал советы и одновременно спрашивал другого, никто никого не слушал, пока наконец немой своим возбужденным клекотом не привлек к себе их внимание. Он бегом пересек комнату и проворно, как кот, вспрыгнул на мраморный стол, который стоял около окна, выходившего на реку. Знакомство с Борджа вселило в него такой безумный страх, что он всем телом бросился вперед, пробил стекло и вместе с осколками исчез в ледяной воде.

Остальные последовали за ним, как овцы за вожаком. Один за другим они вскакивали на мраморный стол и оттуда прыгали сквозь зиявшую дыру вниз, в реку. Никому из них не пришло в голову поинтересоваться уровнем воды. Если бы начался отлив, беглецов могло смыть в море, и никто из них более не вмешивался бы в судьбы Италии. К счастью, как раз был прилив, и их отнесло к мосту Августа, где все они, кроме утонувшего Пьетро Корво и Синибальди, не последовавшего за ними, незамеченными выбрались на берег [27].

Синибальди, как и Грациани, также носил под камзолом кольчугу, что давно вошло у него в привычку. Менее порывистый, чем остальные, он в нерешительности остановился, подумав, что кольчуга может утянуть его на дно, и решил снять ее. Тщетно взывал он к остальным, умоляя подождать его. Раньери, стоя на столе и готовясь прыгнуть, ответил ему:

— Подождать? Боже мой! Вы сошли с ума! Разве сейчас можно ждать?

С этими словами он выпрыгнул в окно вслед за другими, и через секунду послышался всплеск воды. Непослушными пальцами Синибальди дергал пуговицы своего камзола, забыв вытащить из-под мышки мешавшую ему шпагу. Но было поздно. Парадная дверь с грохотом вылетела, и дворец наполнили голоса.

Синибальди, продолжая возиться с пуговицами, в отчаянье подскочил к окну и приготовился отдаться в руки судьбы. Но тут он вдруг вспомнил о защите, которую представляла его миссия. В конце концов, он был послом Венеции, обладал дипломатической неприкосновенностью, и всякий, поднявший на него руку, рисковал вызвать негодование Светлейшей республики. Он решил, что погорячился. Ему нечего бояться, поскольку против него нет никаких улик. Даже Грациани не в силах угрожать священной персоне посла, и, кроме того, был шанс, что Грациани, возможно, никогда более не заговорит. Поэтому он вложил шпагу в ножны, открыл дверь и позвал:

— Сюда! Сюда!

Они ворвались всей толпой во главе с седеющим сержантом, и так стремительно, что едва не растоптали принца. Барбо озадаченно огляделся. Его взгляд упал на истекавшего кровью капитана, и сержант заревел от ярости, в то время как солдаты плотным кольцом окружили венецианца.

Синибальди пробовал удержать их, обратившись к ним так величественно, как только мог человек, оказавшись в такой ситуации.

— Прикасаясь ко мне, вы рискуете жизнью, — предупредил он их. — Я принц Марк-Антонио Синибальди, посол Венеции.

Полуобернувшись, сержант прорычал:

— Будь вы самим принцем Люцифером, послом преисподней, вам пришлось бы ответить за то, что произошло здесь, и за нашего капитана. Взять его, быстро!

Солдаты с готовностью повиновались, поскольку Грациани любили все, кто с ним служил. Венецианец тщетно бушевал и протестовал, умолял и угрожал. Они обошлись с ним так, словно и не слышали о дипломатической неприкосновенности: разоружили, скрутили за спиной руки, как обычному преступнику, и вытолкали из комнаты на лестницу, а потом на темную улицу, не позволив надеть ни шапку, ни плащ. По приказу сержанта четверо остались наверху, а сам он склонился к раненому капитану, чтобы осмотреть его.

К счастью, Грациани проявлял признаки жизни. Поддерживаемый Барбо, он сел, отер с лица кровь, залившую глаза, и тупо посмотрел на сержанта, который всхлипывал и ругался, выражая этим свою радость.

— Я жив, Барбо, — слабым голосом произнес он, — но, Боже милосердный, вы прибыли очень вовремя. Опоздай вы на минуту, и со мной было бы уже кончено. — Он слабо улыбнулся. — Когда доблесть оказалась бесполезной, я прибегнул к хитрости, ибо если не можешь быть львом, неплохо остаться и лисицей. С этой раной на голове и с лицом, испачканным кровью, я притворился мертвым. Но все это время я оставался в сознании, а это ужасная вещь, Барбо, играть со смертью, не осмеливаясь шевельнуть пальцем, чтобы не ускорить ее. Я… — он глотнул воздух и опустил голову, показывая, что его силы на исходе. Затем, движимый, казалось, одной волей, он овладел собой. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, а ему надо было сказать еще самое главное. — Беги к герцогу, Барбо. Скорее! Скажи ему, что тут готовился заговор… Те, кто был здесь, затевают недоброе. Вели ему быть осторожным. Поторопись, слышишь. Скажи, что я…