Выбор

У нас оно зовется

«снегом».

Его

все государство ждет...

Идет

мороженое с неба.

Просторно,

сказочно идет.

Оно похрустывает слабо,

к прохожим

просится в друзья...

— А это сладко?..

— Очень сладко.

Т а к сладко, что сказать нельзя...

73

М о й собеседник затихает.

Глядит

неведомо куда...

— Л вы счастливые...—

вздыхает.

Я соглашаюсь:

— Иногда.

И Е Р О Г Л И Ф Ы

С. В. Неверову

Я в японский быт врастаю.

Интересный крест несу.

В иероглифах плутаю,

как в загадочном лесу.

Иероглифы приветствий,

поворотов головы.

Иероглифы созвездий.

И безмолвья. И молвы.

И луна — как иероглиф.

И вдали от городов

иероглифы вороньих

перепутанных следов...

Тучи с неба опустились.

Д о ж д ь со снегом пополам.

Иероглифы гостиниц.

Иероглифы реклам...

Я г л я ж у , вконец продрогнув,—

рано вынырнув

из сна,

на квадратный иероглиф

запотевшего окна.

Одеяла не помогут —

натяни хоть до бровей.

За окном покорно мокнут

иероглифы ветвей...

И, наверное, для драки

ждет у старого моста

иероглиф

злой собаки

иероглифа —

кота.

74

ГОЛОС АФРИКАНСКОГО ПОЭТА

Испуг читаю

в ваших синих взорах.

Слова читаю:

«Боже, пронеси!..»

У нас,

к а к у испытанных боксеров,

почти у всех — приплюснуты носы.

И взгляд упрям.

И губы — в изобнлье.

На внешность

я не жалуюсь творцу.

Ведь если б вас

так терпеливо били!

Т а к тщательно хлестали по лицу!

Т а к показательно

гноили в трюмах!..

Но в гуле изменившейся судьбы

для вас — велеречивых и угрюмых —

мы до сих пор — как беглые рабы!..

Мы не забыли вашего у р о к а ,

цветистых притч о зле и о добре.

Мы — черные.

К а к пашня.

К а к дорога.

Мы — черные.

К а к чернь

на серебре...

И над планетой —

вечною и бедной —

я возношу свой обожженный торс.

И свято верю в т о ,

что дьявол —

белый.

И в то, что черный —

бог Исус Христос

Запомните, глаза привычно пяля

в торжественность

соборной полутьмы:

чернеют не от времени

распятья!

75

Они

хотят быть черными.

К а к мы!..

До гроба буду белою вороной

я — черный —

в ваших пестрых городах.

И все-таки,—

грозой пророкотав,—

взойдет мой голос

над землей огромной!

Т Р Е Щ И Н К А

Речка Тахо,

речка Тахо под Толедо...

Над зеленою водой

бормочет птаха.

Желтоватая долина —

как тарелка.

Трещинкой на дне долины —

речка Т а х о .

А Толедо — к а к нахмуренное чудо.

К а к далекий отзвук

рыцарского гимна.

Тусклым золотом

блестит его кольчуга...

Я не слушаю начитанного гида.

Голос гида для меня звучит нелепо.

Почему-то мне глядеть на город

больно.

Слишком долго я шагал к тебе,

Толедо!

Исполняются желанья слишком поздно...

Память снова подымается из праха.

Вновь клянутся пацаны

у школьной карты.

Крепок долгий сон

бойцов интербригады...

Ты —

к а к трещинка на сердце,

речка Тахо.

76

АЛЬЕНДЕ

Молчит убийца в генеральском чипе.

Блестят штыки военного парада.

На карте

у з к а я полоска Чили

кровоточит,

к а к сабельная рана.

Уходит человек

в века н в песню...

О к а к они убить его спешили!

О как хотели —

«при попытке к бегству»!..

Его убили

при попытке к ж и з н и .

ГИТАРА Г Л Р С И Л Л О Р К И

А одна струна —

тетива,

зазвеневшая из темноты.

Вместо стрел в колчане —

слова.

Л когда захочу —

цветы.

Л вторая струна — река.

Я дотрагиваюсь до нее.

Я дотрагиваюсь слегка.

И смеется детство мое.

Есть и третья струна — змея.

Не отдергивайте р у к и :

это просто придумал я —

пусть боятся мои враги.

Л четвертая в небе живет.

А четвертая схожа с зарей.

Это — радуга, что плывет

над моею бедной землей.

Вместо пятой струны — лоза.

Поскорее друзей зови!

Начинать без вина нельзя

ни мелодии, ни любви.

77

А была и еще одна

очень трепетная струна.

Но ее — такие дела —

злая пуля

оборвала.

К О Ч Е В Н И К И

'/. Чимиду

У юрты ж д у т оседланные кони.

Стоит кумыс на низеньком столе...

Я знал давно, я чувствовал,

что корни

мои —

вот в этой

пепельной земле!..

Вскипает чай задумчиво и к р у т о , —

клубящегося пара торжество.

И медленно

плывет кумыс по кругу.

И люди величаво пьют его...

А что ИМ стоит на ноги подняться,

к высокому порогу подойти.

«Айда!»

И все.

М и н у т через пятнадцать

они у ж е не здесь.

Они — в пути...

К с к ж а л о к и неточен был учебник!

К а к он пугал меня!

К а к голосил:

«Кочевники!!»

Да я и сам кочевник!

Я сын дороги.

Самый верный сын...

Все в лес смотрю.

И как меня ни кормят,

и как я над собою ни острю,—

из очень теплых и удобных комнат

я

в лес смотрю.

78

Вес время

в лес смотрю!

То — север,

то — большое солнце ю г а !

То — ивняки,

то — колкое жнивье...

И снова я раскладываю юрту,

чтобы потом опять

собрать ее!..

Приходит ночь.

И вновь рассветы брезжат,

протяжными росинками звеня...

И подо мной, к а к колесо тележье,

поскрипывает

добрая

земля.

Р Е Ч К А П Н Я

Над ущельями.

над сутолокой к р у ч ,

над дорогой,

убегающей вниз,

уцепившийся за солнечный л у ч ,

жаворонок легкий повис.

Я его не слышу.

Д л я меня

жаворонок этот — не в счет.

Я пришел туда, где течет

маленькая речка И н я .

Что, казалось бы, такого

в пей?

Ручеек течет меж камней.

Переплюнуть м о ж н о ,

вброд перейти,

перепрыгнуть без усилий почти.

Речка, речка! Понимаешь ли ты,

почему

по перекрученной тропе

я пришел твоей напиться воды,

я пришел за песней к тебе?

...В белой пене,

В тучах брызг

сгоряча

79

вниз, в долину,

ты летишь с вышины,

вдохновенно и сердито урча

И локтями раздвигая валуны.

Холод тонких мартовских льдин

ты несешь в темно-зеленом нутре...

У меня приятель есть один,—

он скривился б,

па тебя посмотрев.

Он сказал бы, брови выгнув в дугу,

оглядев твои бешеный бег:

— Этих глупых

маленьких рек

я никак понять не могу.

Д л я чего они? Кому нужны?

И вообще зачем в них вода?

Если в речке нет глубины,

разве ж это речка тогда?

Разве ж она сможет, звеня,

славу о себе пронести?..

Ты прости его,

речушка И н я !

Несмышленый он еще.

Ты прости.

О Т Е Ц И С Ы Н

М. Магомасву

Бывает, песни не поются

ни наяву и ни во сне.

Отец хотел с войны вернуться,

да задержался

на войне.

Прошло и двадцать лет, и больше...

Устав над памятью грустить,

однажды сын приехал в Польшу —

отца родного навестить.

Он отыскал его.

А дальше —

склонил он голову свою.

У ж е он был

чуть-чуть постарше

80

отца,

убитого в бою...

А на могиле, на могиле

лежали белые цветы.

Они сейчас п о х о ж и были

на госпитальные бинты.

И тяжело плескались флаги.