Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

И говорит: «Печальный друг мой, как поживаешь без меня?»

Что я отвечу ей? Сковала язык мой немотой она.

Кувшин с вином опа открыла и кубок полный налила,

Пригубив, молвила с упреком, с лукавой прямотой она:

«Скажи, Меджнун, не сновиденье ль, что разума лишился ты?

Испей вина, открой мне душу, какой живет мечтой она?»

Я выпил, потерял сознанье, к ногам возлюбленной припал,—

Не хмель сразил меня — сразила своею добротой она.

Тому, кто в снящемся свиданье, как Навои, блаженство знал,

Не спать до воскресенья мертвых: сон сделала бедой она.

* * *

Только ты взяла с улыбкой пиалу из рук людей,

Как порвались от рыданья связки всех моих костей.

Гурия к тебе явилась спор вести о красоте,

Но и та, тебя увидев, удалилась поскорей.

Стала ночь моей разлуки мне опасностью грозить,

Потемнела, словно нежный гиацинт твоих кудрей.

Сердце гибнет от удара взором пущенной стрелы,—

Словно зверя на охоте, ты разишь стрелой своей.

Я несчастен: у любимой состраданья нет ко мне,—

Эти слезы и рыданья не тревожат сердце ей.

Что такое сад свиданья, ты не спрашивай меня:

В мире горестной разлуки, как в тюрьме, я много дней.

Как беспечен тот, кто скачет, выпустив узду из рук!

Упадет он без дыханья, погружен в мечты о ней!

Тот свободен от печали, кто бежит толпы людской,

Но оставшемуся с нею в мире жить еще грустней.

Каждый миг твои собаки прогоняют Навои,

Но обманом он в их свору возвращается скорей.

* * *

Здоровым меня оставить не захотела любовь,

Во прах обратив, пустила по ветру тело любовь.

В разлуке при мне остались отчаянье и болезнь,

А душу солью страданья вконец изъела любовь.

Грозящее миру пламя гудело в моей груди,

Там ярким огнем горела, не искрой тлела любовь.

Но люди, теряя душу, прийти умоляют смерть,

И палачей луноликих пускает в дело любовь.

Жестокости обучила Ширин и Лейли она,

Меджнун и Фархад счастливцы, лишь мной владела любовь.

Разлука, тоска, безумье — убийцы, но в этот мир

Прийти и разить несчастных им всем велела любовь.

Однако за благочестье я близости не отдам,

Не дам, чтоб в могиле тесной средь роз истлела любовь...

О Навои, будь счастлив, что ты еще жив и любишь,

Страданьями награждает и сверх предела любовь.

* * *

Я желтухой болен, кравчий. Весь в осеннем цвете яром,

Где ж вино, что охмеляет винограда желтым даром?

И лицо мое, и тело — листья желтые на ветке.

Пожелтели — кто ж излечит их целительным отваром!

И в очах зрачки с белками стали желты, как тюльпаны.

Что за хворь? Той розоликой жечь меня дано пожаром!

Говорят, очам полезно видеть желтое — ах, где же

Кипарис в одеждах розы, что пылает желтым жаром?

Желтоперой птицей ночи стал среди полдневной стаи

Пожелтелый день разлуки, что сражен судьбы ударом.

Если ж не больным желтухой ночь и утро, отчего же

Ночь распустит кудри, солнце лик свой рвет — в рыданье яром?

Желтизну больного тела Навои скрыл в прахе скорби —

Так вот нищий в землю прячет золото в кувшине старом!

* * *

Улыбки всем расточая, мне ты не улыбнулась,

Встретив мой взор, печалью одетый, не улыбнулась.

В жажде твоих рубинов подобен я стал шафрану,

Но ты и при виде этой приметы не улыбнулась.

Молил я: «Скажи хоть слово», но знаком ты приказала

Мне умереть и, слыша обеты, не улыбнулась.

Не зная счастья слияний, себя ты отдать не можешь,

Я не дивлюсь, что при этой беде ты не улыбнулась.

Послушай, Меджнун с Фархадом были лишь струйкой дыма.

Я — пламя, но ты б и вспышке кометы не улыбнулась.

Улыбка подобна солнцу, coлнцу светить пристало,

Жаль, что ты на такие советы г» улыбнулась.

О, Навои, от розы вдали соловей тоскует,

Может, она и песням, что спеты, не улыбнулась.

* * *

От неверной сто горьких бед довелося увидеть мне.

Кто ж знал верность, чтоб счастья свет довелося увидеть мне?

Кто познал от сынов времен долю верности и добра,

Чтобы преданности обет довелося увидеть мне?

Словно пса, прогони, о друг, сердце взбалмошное мое:

От беспутного только вред довелося увидеть мне!

Что мне добрый привет друзей? В сердце — тишь и блаженный мир,

Если гнет от ее клевет довелося увидеть мне!

А красавиц увижу я — и трепещет надеждой взор:

Где жасмин мой? Хотя бы след довелося увидеть мне!

Пусть и землю, и свод небес захлестнет рыданий потоп:

Злобу этих двух приверед довелося увидеть мне!

Серполунный увидишь лик — знай: тебя погубил не меч,—

Кару неба — страшнее нет! — довелося увидеть мне!

Я молитвенный коврик мой и хырку проносил до дыр,

Чтоб два мира сквозь их просвет довелося увидеть мне!

И не спрашивай, Навои, что изведал я от нее,

Сто невзгод друг за другом вслед довелося увидеть мне!

* * *

Злее, чем измены мрак, темнота бывает разве?

Светом дня озарена темень та бывает разве?

Искрой молний опалит всю вселенную разлука,—

В преисподней адских мук ей чета бывает разве?

Нюхать след ее собак — вот награда мне за верность!

Лучше золота сего красота бывает разве?

В день разлуки море бед с головой влюбленных топит,—

В ночь измены хоть роса пролита бывает разве?

Пятна крови, как цветы, на моем сожженном теле,—

В роще бедствий время цвесть для куста бывает разве?

Черный проливень измен насмерть любящих сражает,—

Тьма небесного дождя так люта бывает разве?

Песней, льющейся навзрыд, Навои сишгает розы,—

У безгласных соловьев песня та бывает разве?

* * *

Кипарис розоволикий, ты сказала — ты придешь!