Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

Гору горя растопили вздохи жаркие мои,

Камни сделались водою и в меня не полетят.

Не обманывайся мнимой безмятежностью небес:

Небо — хитрый лжесвидетель, предающий всех подряд.

Я сходил с ума в пустыне, как несчастный Навои,

Ведь красавицы, в гордыне, разум мне не возвратят.

* * *

Связь с городами я порвал, от шума их я отказался,

И от богатства двух миров, от благ мирских я отказался.

Но сто несчастий на себя я принял, плача и скорбя,

От жизни отвернулся я, и от святых я отказался.

К чему богатство, города, душа и все, чем жизнь горда?

Когда б желанья я имел, тогда б от них я отказался.

Я б Искандаром стать не смог, бессмертьем Хызра пренебрег,

На что мне вечной жизни срок? Аллах велик — я отказался!

Но от красавицы одной, такой насмешливой и злой,

Хоть это мне грозит бедой, я ни на миг не отказался.

Мой проповедник, ты давно нам хвалишь райское вино.

Я слаб, но взять большой бокал из рук твоих я отказался.

Ты кровью плачешь, Навои, но, чтоб достичь своей любви,

Идя по собственной крови, от мук таких не отказался.

* * *

Я тыщу раз горел огнем — из тысячи один.

Не смел я говорить о том — из тысячи один.

Не ужасайся, увидав ожога грубый след —

Зловещим проступил рубцом — из тысячи одни.

Не говори: от всех таи сто тысяч бед своих —

Скрыв, я забудусь вечным сном — из тысячи один.

Разлука сердце мне дробит на тысячу кусков,

Я слаб, но силы нет ни в ком из тысяч, кто один.

Я тыщу раз моим друзьям мог верность доказать,

Я плох, но не знаком с добром из тысяч ни один.

Искал средь тысячи друзей ты верность, Навои,

Но был ли верен хоть в одном из тысячи один?

* * *

О розе нежной и живой я и мечтать не смел,

Но удивляйся, разум мой в ее огне сгорел.

В мои померкшие зрачки ударила стрела,

Их сделал целью кипарис для беспощадных стрел.

Сияешь, словно роза, ты, стройней, чем кипарис,—

Два совершенства я в тебе соединить хотел.

Когда не вижу я в саду прекрасный облик твой,

В смятенье шепчутся цветы, что сад мой опустел.

Я кипариса стройный стан и розы лик искал,

Я счастлив был, что на тебя хоть издали глядел.

Друг, омовенье соверши, в питейный дом идя,

Но прежде нужно, чтобы ты забыть ислам сумел.

О Навои, в мирских садах есть множество цветов,

Но не найти тебе цветка, чтоб страсть преодолел.

* * *

Не удивляйся, если я на прочих не похож.

Ведь и такой, как ты, второй на свете не найдешь.

У изголовья моего поклонники твои,

Как будто бы болезнь мою иною назовешь.

Волненье в мире, будто я беспечен или пьян,

Небрежно повязал чалму, халат мой не хорош.

От стрел прямых твоих ресниц огонь мой стал иным,

Так розу освежает вдруг росы прохладной дрожь.

Я переменчив, как луна, от прихотей твоих,

Слежу за тем, что говоришь, за тем, как ты идешь...

О виночерпий, другом будь — пусти меня на пир,

Мгновенно выпью я вино, что ты мне поднесешь.

Гляди, запуталась душа в ее густых кудрях,

Не знал я, что тугую сеть вовек не разовьешь.

Как быстро зазнается тот, кто в милости сейчас,

Но разве человеком ты пролазу назовешь?

Знай, Навои, что мир — цветник, где розы расцвели,—

Иди, но помни о шипах, разящих, словно нож.

* * *

С кипарисом тонкостанным я не пил вина вдвоем.

Рок внимал моим моленьям в равнодушии глухом.

Много выпил я в разлуке, чтоб забвение найти,—

Ядом скорби обернулась чаша с искристым вином.

Долгий день, почти до ночи, без любимой я провел.

Этой ночью не дождусь я, чтобы мрак сменился днем...

Друг, ответь, где может сердце успокоиться мое.

Если даже возле милой нет покоя мне ни в чем?

Ветерок мой, юной розе о разлуке расскажи,

Отнеси ей, ветер, душу, истомленную огнем.

Ведь языческой печалью, как безверьем, полон я,

И с моим исламом правоверным я вовеки не знаком.

Навои, внемли совету — если утром пьешь вино,

То росу рассветной розы не считай своим питьем.

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ СТАРОСТИ

* * *

Она ушла, покинув пир, и села на коня, хмельна,

А я ей чашу протянул, с мольбой держась за стремена.

Нет, мне ее не удержать, но я бы в жертву жпзнь принес

За то, чтоб кем-нибудь иа пир она была возвращена.

Торопит всадница коня — и сердце падает в груди,

Мечом обиды ранен я, жестоко грудь уязвлена.

Зачем не насмерть я сражен? Не легче ль муки мне пресечь,

Чем торопить в обратный путь и гнать сквозь темень скакуна?

А без нее шумливый пир печален, горек и уныл,

Нарушен сердца сладкий сон, душа покоя лишена.

От века так заведено: кто выпьет радости бокал,

Сто кубков горечи тому судьба велит испить до дна.

Я в одиночестве умру. Не странно ль — преданность моя

Ответной верностью в любви ни разу не награждена!

Когда белеет голова, с уединением смирись,

Ведь не украсят звонкий ппр ни грусть твоя, ни седина!

Неверную не возвратишь. К чему ж терзаться, Навои?

Смотри: ты бледен, стан дрожит, душа печалью смущена.

* * *

В мой дом, разгорячась, вбежала с вечернею звездой она,

Испариной омыла розы, как розовой водой, она.

Ресниц разбойничьих кинжалы — похитчики моей души,

Прядь амбровым жгутом спустила на стан свой молодой опа.

Приют мой темный озаряет солнцеподобный лик ее.

Я на свету дрожу пылинкой,— не луч ли золотой она?

Взяв за руку меня, смеется, сажает около себя.

Пересыпает слов алмазы, сверкая красотой, она.