Избранное

А прадедов дом сгорел. Нелепо. По безалаберности соседа, Миши Мухина, завалившегося пьяным с цигаркой во рту на сеновал. Пожар с его дома перекинулся на наш, на другой, на третий – смел двадцать пять домов. Но и после этой беды поднялась деревня.

…Сейчас кое-где наблюдается объединение фермерских хозяйств. Вроде возрождаются былые безнарядные звенья – просто звенья, как их раньше называли, совестливой работы. Да, ради Бога! Ведь объединяются не «скованные одной цепью» неумехи-лодыри и честные труженики, а самостоятельные, инициативные, заинтересованные люди. Но, похоже, это явление пугает новых властителей, знать, мерещится им за этим возрождение «красных» колхозов и совхозов. А может быть, страшатся они того, что так вот и начнется становление крепкого русского мужика – прочного основания державной мощи государственной? Насаждаемое-то ими «фермерство» к такому точно никогда не приведет: из каждых 100 фермерских хозяйств 70 уже разорились. А страна в прошлом году по сравнению с минувшим импортировала в пять с половиной раз больше мороженого мяса, птицы в 8 раз, урожай зерновых собран на 20 миллионов тонн меньше обычного. И вообще спад продукции сельскохозяйственного производства составил по сравнению с 90-м годом 50 процентов.

«…Земля Русская велика и обильна, да только наряда (порядку) в ней нет». Из глубины веков до наших дней донесся этот стон летописца. Стихнет ли он когда-либо? Освободимся ли мы наконец от самоуверенных, завышенных притязаний, приводящих нас неизменно в итоге, как спесивую старуху из пушкинской сказки, к разбитому корыту?

Папаша гранде нашего села

Они встретились на рыночной площади. Как всегда, он перебирал пучки моркови. Увидев ее, сжался, покраснел, серые губы начали подрагивать, словно силились что-то сказать. Но она, не глядя, прошла мимо.

Еще недавно они были мужем и женой. Жили под одной крышей, вырастили троих ребят… И вот теперь – чужие. Впрочем, чужими они стали уже давно.

Когда все это началось, наверное, не скажет ни он, ни она. Скуповатыми-то их в деревне считали давно, но Николай на пересуды внимания не обращал и жене внушал, что пустые разговоры слушать нечего. Она и сама понимала. Поженились – дом надо ставить, хозяйством обзаводиться. Тут не до лишнего – необходимое бы только справить.

Работали не покладая рук, в воскресный день на рынок успевали – все, глядишь, копейка в семейный бюджет. Деньгами распоряжался Николай. Она не возражала: мужику видней, чего для постройки, для дома надо. Правда, думала, что мыло или сковородку она выбрала бы лучше, но раз покупает сам, наверное, старается, чтобы ей поменьше заботы было. Можно ли осуждать за это?

И вот, как говорится, главную заботу свалили – дом построили. Не ахти какой, но все же. Жаль, новоселье не отметили. Да ведь Николай сказал: не на что…

Потом родился первенец. Так хотелось разделить радость с родными, знакомыми. А он опять: «Нечего шиковать. На «черный» день приберечь надо». И вот так всегда.

Иногда Таисья задумывалась, почему же так получается? Работает она много. Муж тоже. Дети подросли, по хозяйству стали помогать, а достатка особого в семье нет и нет. У других, смотришь, то праздник какой, то покупка дорогая – сервант зеркальный, телевизор, ребятишки красиво одеты, а у них все как-то серо и голо. Мебель в доме самодельная, ребятишки чуть ли не в обносках ходят. За столько лет совместной жизни ни разу не сходили семьей в кино, в гости к себе никого не пригласили. «Нельзя же так жить, Коля» – мысленно спорила она с ним. И молчала, когда встречала вечером усталого после работы мужа: «Работящий человек он. Ведь для дома старается».

Разлад в семье начала Люська – живая, остроглазая девочка, вторая их дочка. Однажды пришла домой возбужденная – и к матери:

– Мама, я была у Кашиных. Как у них красиво! Чаем меня там напоили. Чашки расписаны цветочками. Конфеты поставили. А ваза так и играет, так и играет огоньками. Я хотела было Катю тоже в гости пригласить, а потом раздумала: стыдно. Ничего-то у нас нет…

На девочку пришлось прикрикнуть. Та притихла, но боль, появившаяся после Люськиных речей, долго не проходила в материнском сердце. В самом деле, за работу в колхозе стали получать хорошо. Все живут как люди: и трудятся крепко, и отдохнуть умеют. А они…

Однажды не вынесла душа, заикнулась было Таисья: «Девчонки наши невестами становятся, сын взрослый – раскошеливайся-ка, батька, на наряды». Муж насупил брови: «А я что, на себя, что ли трачу деньги?» И долгое время ни с кем не разговаривал.

Попытались ребята поговорить на эту тему с отцом, но он отбрил их с первого раза: «Учишь кормишь, а все недовольны…»

Глухо, совсем глухо стало в семье. Дети избегали бесед с отцом, мать виновато прятала глаза и от мужа, и от ребят.

Так прошло еще, несколько лет. Вышли замуж дочери и уехали из родного села. Не захотели жить рядом. Отец не страдал, матери сказал: «Чего плачешь, не знаешь, что ли дочери всегда для чужой семьи растут. Вот Мишка…»

Ушел в армию сын. Ждала его возвращения Таисья. Ждал и Николай, «Мишка – парень толковый, – говаривал, – танк водит. Вернется в деревню, механизатором будет».

Он вернулся. Недели не покрасовался в ладном кителе с золотыми лычками на муаровых погонах – пошел в правление колхоза.

Трактор ему дали новый. Рад сержант. Рад и батька. Мать, видя расположение Николая, сказала: «Мише бы костюм, что ли, купить, доармейский-то не полезет на такого богатыря». Муж опять насупился: «Заработает – купит сам».

Но костюм Михаилу так и не удалось приобрести ни после первой получки, ни после второй. Отец объявил, что думает ремонтировать дом и заработок сына весьма кстати. Парень не перечил, хотя заметно погрустнел. А жена в тот раз впервые устроила Николаю скандал. И вроде бы это помогло. Тот согласился купить костюм. На другой день он действительно пошел в комбинат бытового обслуживания, чтобы заказать наряд сыну.

Приемщица тетя Нюра рассказывала: «Пришел, узнал цены на материалы, выбрал подешевле. Стали подыскивать подкладку, он хотел сатиновую, а у нас сатина нету. Только саржа. Она подороже, конечно, но зато как красиво. Так ведь что вы думаете, не согласился взять. Ушел ни с чем».

Через полгода Михаил взял в колхозе расчет. На уговоры председателя ничего не ответил, только матери своей промолвил: «Не могу я тут больше. Прости…»

Известие о разводе Таисьи с Николаем, которое принесла в деревню секретарь сельсовета Рая, никого не удивило. Удивило другое – при разделе имущества выяснилось: на сберегательных книжках Нцколая Дворникова хранилось 45 тысяч рублей (деньги в то время немыслимые).

На суде он сидел бледный, подавленный. На вопрос, зачем и для кого он сберегал такие средства, хрипло ответил:

– Для детей. Умер, все им бы досталось.

У судьи удивленно вскинулись брови:

– Но ведь дети именно на первых порах нуждаются в помощи.

Он поднял жесткий взгляд на судью, молодую женщину, криво усмехнулся:

– Что вы знаете об этом и о деньгах? А сейчас говорите так оттого, что больших-то денег никогда и не видывали.

Вскоре Таисья Дворникова уехала из деревни к старшей дочери в город, тот самый, куда еще совсем недавно таскала котомки на рынок. А он остался один. С деньгами, но без детей, без друзей, без радости.

Перебирая в памяти эти и другие истории, осмысливая характеры и поступки героев, как положительных, так и отрицательных, невольно приходишь снова и снова к привычному выводу: на «жизненном поле» (даже на самом простом его уровне – обыденном), если за ним не ухаживать, немедленно прорастает сорняк, который в состоянии заглушить в самое короткое время любую полезную культуру. Сорняк силен, агрессивен и способен прижиться на какой угодно почве; а уж тем более на благодатной. Потому-то и важно ни в коем случае не пускать на самотек этот процесс, а бережно лелеять и защищать все светлое, доброе, чистое. Это важно для всех нас, для всего народа, у которого