Иверский свет

разражаются

Глаза!

Пол-лица ошеломленное стекло

вертикальными озерами зажгло

...Ты худеешь. Ты не ходишь на завод,

ты их слушаешь,

как лунный садовод,

жизнь и боль твоя, как влага к облакам,

поднимается к наполненным зрачкам.

Говоришь: «Невыносима синева!

И разламывает голова!

Кто-то хищный и торжественно-чужой

свет зажег и поселился на постой... »

Ты грустишь — хохочут очи, как маньяк.

Говоришь — они к аварии манят.

Вместо слез —

иллюминированный взгляд.

«Симулирует», — соседи говорят.

Ходят люди, как глухие этажи.

Над одной горят глаза, как витражи.

Сотни женщин их носили до тебя,

сколько муки накопили для тебя!

Раз в столетие

касается

людей

это Противостояние Очей!..

...Возле моря отрешенно и отчаянно

бродит женщина, беременна очами.

Я под ними не бродил,

за них жизнью заплатил.

К БАРЬЕРУ!

(Из Ш. Нишнианидзе)

Когда дурак кудахчет над талантом

и торжествуют рыцари карьеры —

во мне взывает совесть секундантом:

к барьеру!

Фальшивые на ваших ризах перлы.

Ложь забурела, но не околела.

Эй, становитесь! Мой выстрел — первый!

К барьеру!

Завистник словоблудит на собранье.

Но я не отвечаю лицемеру,

я вкладываю пулю вместо брани —

к барьеру!

Отвратны ваши лживые молебны.

Художники — в нас меткость глазомера —

становимся к трибуне и к мольберту —

к барьеру.

Строка моя, заряженная ритмом,

не надо нам лаврового венца.

Зато в свинцовом типографском шрифте

мне нравится присутствие свинца...

Но как внезапно сердце заболело,

и как порой стоять невыносимо —

когда за гранью смертного барьера

жизнь пахнет темнотой и апельсином...

БАЛЛАДА О ПОДВИГЕ ПРОФЕССОРА ЖОРДАНИЯ

(Из Ш. Нишниаиид.ле)

I

«Боинг» средь океана

тонет, как мерный кит.

Народ в пылающем «Боинге»

давится и вопит.

Натягивают пассажиры

спасательные жилеты.

И только жилета нету

для девочки безбилетной.

Звереют у люка люди.

Ни в ком состраданья нет.

Но кто-то с себя снимает

и ей отдает жилет.

Девочка, кругом звери!

Но он из других натур —

вздохнул на прощанье поглубже

и сам ей жилет надул.

Потом подмигнул стюардессе:

«Не надо меня жалеть.

У каждого свои вкусы.

Я не ношу жилет».

«Держись!» — приказал он девочке

и вытолкнул ее в люк.

И кинул ей вслед последний,

как нимб, спасательный круг.

Мингрельская колыбельная

и сказка его взрастила,

его воспитали заветы

Цотне и Автандила,

его воспитали песни,

где слезы быка мы встретим,

участье к любой пичуге,

но главное — нежность к детям.

Под дудочку без оглядки

танцуют в полях несжатых

грузинские ангелята,

грузинскиз медвежата.

III

Вы — дочь народа великого,

что с вами сегодня стало?

Наверно, вы, утомившись,

склонились на руль «Мустанга... »

Вы — дэЛь народа великого,

но знаете ль, грустнолицая,

есть крохотная Колхида,

обитель великих рыцарей?

Вы выросли, стали матерью,

вас манит жизнь впереди,

спасенная воздухом,

выдохнутым из грузинской груди.

Паря на бесшумных шинах,

вы счастливы, очень счастливы,

но спасшего вас мужчину

вы вспоминаете часто ли?..

Он каждую ночь вам снится,

он вас беспокоит, ибо

спасательный круг струится

над ним милосердным нимбом.

Когда-нибудь приезжайте

в наши пенаты, дочка.

Здесь люди гостеприимны.

Как он, такие же точно...

Любимая моя Грузия

жертвенная страна!

В море, как круг спасательный,

покачивается луна.

ГРИГОРИЙ РАСПУТИН

(Из Ш. Нишнианидз».)

Для люоовниц — Гришенька, для народа — Гришка,

перебрал ты лишнего, скоро тебе крышка.

Жизнь свою в камине сожги, как поленья,

посади Империю себе на колени!

На плече, как сокол, сидит цареныш.

Взвил судьбу высоко, гляди — уронишь.

Берегись, Григорий, Григорий Ефимыч,

шел ты в дом игорный, где выигрыш — финиш.

Девка подозрительная под тобой лопочет.

Или дэвы мстительно над тобой хохочут?

Кто ты? Жизни тризна? Забава ль туристам?

Иль тоска мужицкого авантюриста?

Что за ужас прячется под пьяной зевотой?

Почему ты мучаешь меня сегодня?

Спит страна великая, щедрая и нищая,

голову собора уронив на нивы.

Пробудись, любимая, смахни супостатов.

В небесах проносится планета хвостатая.

Отражаясь в реках и в юбках с люрексом,

мчит планета красная. Скоро революция.

Р. Щедрину

В воротничке я —

как рассыльный.

В кругу кривляк.

Но по »:очам я — пес России

о двух крылах.

С обрывком галстука на вые,

и дыбом шерсть.

И дыбом крылья огневые.

Врагов не счесть...

А ты меня шерстишь и любишь,

когда ж грустишь —

выплакиваешь мне, что людям

не сообщишь.

В мурло уткнешься меховое,

В репьях, в шипах...

И слезы общею звездою

В шерсти шипят.

И неминуемо минуем

твою беду

* неименуемо немую

минуту ту.

А утром я свищу насильно,

но мой язык —

что слезы

слизывал

России,

чей сдетел лик.

ПРОЩАНИЕ С ПОЛИТЕХНИЧЕСКИМ

Большой аудитории посвящаю

В Политехнический!

В Политехнический!

По снегу фары шипят яичницей.

Милиционеры свистят панически.

Кому там хнычется?!

В Политехнический!

Ура, студенческая шарага!

А ну, шарахни

по совмещанам свои затрещины!

Как нам мещане мешали встретиться!

Ура вам, дура

в серьгах-будильниках!

Ваш рот, как-дуло,

разинут бдительно.

Ваш стул трещит от перегрева.

Умойтесь! Туалет — налево.

Ура, галерка! Как шашлыки,

дымятся джемперы, пиджаки.

Тысячерукий, как бог языческий.

Твое Величество —

Политехнический!

Ура, эстрада! Но гасят бра.

И что-то траурно звучит «ура».

12 скоро. Пора уматывать.

Как ваши лица струятся матово.

В них проступают, как сквозь экраны,

все ваши радости, досады, раны.

Вы, третья с краю,

с копной на лбу,

я вас не знаю.

Я вас люблю!

Чему смеетесь? Над чем всплакнете?

И что черкнете, косясь, в блокнотик?

Чго с вами, синий свитерок?

В глазах тревожный ветерок...

Придут другие — еще лиричнее,

но это будут не вы —

другие.

Мои ботинки черны, как гири.

Мы расстаемся, Политехнический!

Нам жить недолго. Суть не в овациях.

Мы растворяемся в людских количествах

в твоих просторах,

Политехнический.

Невыносимо нам расставаться.

Я ненавидел тебя вначале.

Как ты расстреливал меня молчанием!

Я шел как смертник в притихшем зале.

Политехнический, мы враждовали!

Ах, как я сыпался! Как шла на помощь

записка искоркой электрической...

Политехнический,

ты это помнишь?

Мы расстаемся, Политехнический.

Ты на кого-то меня сменяешь,

но, понимаешь,

пообещай мне, не будь чудовищем,

забудь

со стоющим!

Ты ворожи ему, храни разиню.

Попитехнический —

моя Россия!—

ты очень бережен и добр, как бог-

лишь Маяковского не уберег...

Поэты падают,

дают финты

меж сплетен, патоки

и суеты,

но где б я ни был — в земле, на Ганге,

ко мне прислушивается

магически

гудящей

раковиною

гиганта

большое ухо

Политехнического!

ПРОЛОГ И I ДЕЙСТВИЕ

Шесть церквей псвычищали под метелку.

Шесть овчарок повели по алтарям.

Сколько?

Сколько?

Сколько?