Избранное

Хожу по «Тейковскому», слушаю: «Вон Исаков лучший трактор Сереге Чернову отдал, – молодому. Сам на старом остался». – «А в бывшем звене Гасилова опять горланят, кому вожаком быть? Всяк себя лучше других считает». – «Но как же Семеныч-то ладит со своими ребятами? Ведь они у него, известно, какие орлы – грамотные, зубастые». – «У Семеныча все звено, что пять пальцев на руке звеньевого. От нормосмен, второй бухгалтерии, и то отказались». – «Ну, это уже коммунизм». – «Коммунизм – не коммунизм, а семья добрая». Секретарь парткома совхоза Владимир Сергеевич Баженов «подбивает бабки»:

– Звено Исакова, без преувеличения можно сказать, характеризует собою высшую форму отношений в безнарядных коллективах, когда экономические, хозрасчетные категории служат в основном лишь формой связи с хозяйством и гарантией справедливости и самостоятельности звена.

На этом бы и можно закончить. Да только слова партийного вожака о справедливости самостоятельности вызвали в памяти моей другую беседу – с главным агрономом совхоза Владимиром Александровичем Цыганковым:

– Хошь, не хошь, а придется нынешней весной обязать Семеныча капусту сажать – гектарах на сорока.

Я аж подпрыгнул. Как? Сажать ту самую капусту, про которую Исаков с такой болью и возмущением говорил мне при встрече, что ежегодно они не знают, куда девать выращенный урожай ее. «В хозяйстве тысяча голов скота, от бескормицы страдаем. Часть бы капустников под травы пустить, и решен вопрос. А вал по белокочанной и с оставшихся площадей легко получить».

И смешалось все в моей голове. Перед глазами встали чего-то картины стихии и Василий Семенович, ползающий на коленках по картофельному полю. Увиделись семена, спасенные этим беззаветным тружеником. И в мозгу, как град, застучало: семена, семена….

Семенами надо бы дорожить!

Олени идут против ветра…

Она снова приснилась ему предрассветная Канчаланская тундра. Приснилась в темных проталинах на склонах протоков и рек, с серобоками важенками, рожавшими на буром, вытаявшем ягельнике тупомордых, пегих телят. Усилием воли Неудахин попытался продлить это радужное видение, но шум просыпающегося города, врывавшийся с улицы в комнату, безжалостно гнал его грезы прочь.

…Он так и не догулял тогда свой первый шестимесячный отпуск. И, помнится, идя на посадку к самолету, улетающему с московского аэропорта «Внуково» в Анадырь, все улыбался мыслям своим и думам. Надо же случиться: до сей поры ведь не верил, что существует некая «северная болезнь», а тут поди-ка, занемог ею сам. То-то посмеется теперь Андрей Павлович Бортников, совхозный плотник, не захотевший уезжать на материк, даже после выхода на пенсию.

Вроде недавно все это было. А прошло с той поры уж двенадцать лет.

– И того пятнадцать годков, как работаю я на Севере дальнем – на самом краю земли, – Анатолий Иванович Неудахин – директор совхоза «Канчаланский», махнул рукой в сторону Анадырского лимана, как бы подтверждая этим жестом, что край земли действительно рядом. Мы сидели с ним в гостинице окружного центра и ждали, когда «дадут борт» на Канчалан – центральную усадьбу хозяйства, возглавляемого моим собеседником. От сознания предстоящей скорой встречи с друзьями и семьей, Неудахин был возбужден. Довольно долго просидел он в городе из-за дел и тумана. Волновался, откровенно говоря, и я: как-никак впервые предстояло лететь к тундровикам.

Вообще-то, будучи в Анадыре, я знакомился с близлежащими от чукотской столицы хозяйствами: совхозами имени XX партсъезда и «Северный». Первый из них имеет центральную усадьбу чуть ли не в черте города, но его основные земли и оленеводческие стойбища расположены за лиманом и реками. Второй – удивительно мал. У него всего навсего 12 гектаров земли. Однако анадырцы об этом микросовхозе самого высокого мнения. Благодаря ему имеют они теперь на столах своих круглый год натуральные, а не в порошке яйца и молоко. За то уж другие хозяйчтва на Чукотке – гиганты. Угодья каждого из них составляют от трех до пяти и более миллионов гектаров.

…Вертолет на Канчалан полетел среди ночи. Хотя в летнее время понятие «ночь» на Чукотке по сути дела не существует. Светло здесь бывает круглые сутки. И потому через иллюминатор винтокрылой машины хорошо просматривались сначала Анадырский лиман, а потом и сама тундра, испятнанная маленькими озерками, бесконечная, оттаивающая после долгой зимы. Поселок мы заметили издалека, а когда вертолет делал круг над ним, Неудахин кричал мне в ухо:

– Полюбуйся-ка, сколько телеантенн! Больница, клуб. Рядом же школа. И дом быта. Недавно построили!

Несмотря на поздний час, встречать прилетевших пришло очень много народу и, конечно же, вездесущие любопытные ребятишки. Неудахин и летчики раздавали малышне городские гостинцы, подарки.

К оленеводам попали мы в тот же день. Вертолет работал в совхозе, завозил продукты на стойбища.

Интересное зрелище представляет собой стадо оленей в несколько тысяч голов, когда смотришь на него с вертолета. Огромное, чуть колыхающееся на белом фоне еще не растаявшего снега серое живое пятно. Но вот вспугнутые шумом мотора олени ринулись к ближайшей речке. И пятно вытянулось, преврвтилось в бурый поток, похожий чем-то на движущуюся вулканическую лаву.

В бригаде Героя Социалистического труда Ивана Петровича Аренто нас пригласили в ярангу, у входа которой лежали мохнатые ездовые собаки. Откинув полог, мы оказались в чоттагине – холодной части жилища. Здесь на разостланных оленьих шкурах полукругом сидели члены бригады Аренто: старший пастух Николай Рольтыргин, его помощники Алексей Лелекай Сергей Лятлин, веттехник Александр Гырголькау, радистка Анна Эттине, проводники-наставники: Вуквукай и Вантыргин – все в хорошо выделанных оленьих «меховушках». Чумработницы Валя Чайвытваль (жена бригадира) и Каутваль хлопотали у костра, над которым висел большой закопченный котел с вкусно пахнущей, булькающей в вареве олениной.

Здороваемся, обмениваемся новостями. Между тем женщины подносят в деревянных мисках – кэмэны – угощение. Гостю почет особый: на ребре оленя подают вареное мясо. Таков обычай. Отдав ему должное, слышишь слова хозяина:

– Теперь яранга уже не заметит, если гость сделает что-нибудь не так.

Это значит, что новый человек в незнакомой обстановке может вести себя, не смущаясь, легко и свободно. Это ли не лучшее проявление такта, доброжелательности и гостеприимства.

Радушие и беззаветная сердечность, с которой встречают гостя на Чукотке – первое, что сразу же бросается в глаза, навсегда остается в памяти и душе. Сами чукчи и другие народности, населяющие полуостров, в жизни своей с давних пор привыкли обходиться малым. В прошлом обусловлено это было кочевым образом жизни. Ведь в постоянной дороге аргише – любая лишняя вещь – ненужная, тяжелая нагрузка.

Сейчас условия изменились. Чукотские оленеводы, охотники, рыбаки имеют на центральных усадьбах хозяйств добротные дома. В Канчалане мне довелось побывать в них. Мебель, ковры, телевизоры, прочие атрибуты современного комфорта здесь налицо. Что ж, оленеводы зарабатывают хорошие деньги. Пастухи, например, по 500-600 рублей в месяц. Неудахин рассказывал мне, да я это видел и сам, что в совхозе начали строить дома с центральным отоплением и канализацией. Тундровики заселяются в них весьма и весьма охотно. Безусловно, все это результат тех добрых социальных преобразований национальной политики, которые осуществляются на Севере.

Улучшение условий быта и труда, изменившее отчасти привычки, взгляды и психологию местных жителей, еще более укрепило нравственные устои их. Чукчам чужды приобретательство, накопительство, вещизм. Как все люди, выросшие на природе они беззаветно любят свой край, мирную дружескую беседу, работу. Тундра – смысл их жизни, главная любовь. Она приносит им радость, упоение, праздник душе.

– Вот он это понимает, – говорит бригадир Аренто, кивая в сторону директора Неудахина, – он хороший человек.

И я вспомнил, как еще в Анадырской гостинице, где мы в прямом смысле слова сидели у моря и ждали погоды. Анатолий Иванович взволновано рассказывал мне: