Избранное

Звезды над тополями

У Василия Николаевича Шарандина отношение к молодежи одно время было, что называется, не вполне определенным. Особенно, когда задумывался над нелегким вопросом: кому, если понадобится, мог бы он со спокойной душой передать хозяйство? Вот разве что Володька Сергеев? Если бы, конечно, построже был, посерьезней. Все вечера – в Доме культуры… Студией руководит, стихи читает. Даже свои, говорят. Чувствителен… А в нашей буче – твердость нужна.

Однако пройдет некоторое время, и «слабая сторона» Сергеева – влечение к культуре – станет определяющим аргументом в пользу молодого специалиста при выдвижении его на пост заведующего колхозным комплексом крупно-рогатого скота. И этот аргумент приведет не кто иной, а председатель. «Кое-кто, – скажет он при этом, – видит в нашем крестьянском деле лишь работу, а Владимир Павлович – поэзию. Такие люди смогут многое».

Непросто и нелегко пришел к этому выводу Василий Николаевич, человек закалки старой, знавший только одного бога – дело. Тем более поучителен процесс ломки его мировоззрения, проходивший, как потом он признался, не без помощи все того же Дома культуры, к которому так тянулся Владимир Сергеев. Стоит ли говорить, что после таких откровений и меня потянуло туда.

Поразило прямо-таки множество культурно-массовых мероприятий, которые проводил и проводит этот сельский клуб, объединяющий и направляющий деятельность – ни много ни мало – 17 самодеятельных художественных коллективов, кружков, студий, ансамблей. А еще больше – содержание и качество работы, инициативность и неуемная энергия здешних культработников во главе с директором Дома культуры З. И. Халяпиной.

– Однажды, поняв, в общем-то довольно простую истину: естественность стремления человека к красоте и культуре и приняв это сердцем, мы не могли не повернуться лицом к истокам – к духовному опыту народа, творчеству его, – рассказывает Зинаида Ивановна. – Ведь вкус развивается не на посредственном, а на самом совершенном материале.

Чернава! «Родиной в подробностях простых» называл ее уроженец этих мест поэт Павел Шубин.

И сегодня живет здесь красота в народе, в старых, казалось бы, незатейливых песнях, обычаях, обрядах и ритуалах. Вон у чернавских кружевниц и по сей день хранятся резные, с замысловатым орнаментом коклюшки – кленовые палочки, что дарили им в юности суженые. В те годы на гулянье ходили здешние парни с кленовыми тросточками. И когда хотел кто-то из добрых молодцев познакомиться с девушкой, то дарил ей тросточку эту, предварительно сделав фигурную метку на ней. А если думал кавалер «проводить» красавицу с вечеринки, то разрисовывал трость наполовину. И уж совсем «законченное послание» – украшенную полностью узорами кленовую палочку передавал ухажер своей девушке, замышляя сватов прислать.

Какой деликатный и красивый «язык любви»! Не правда ли? А чернавская матаня, где каждый прихлоп и притоп, выход или коленце – не просто танцевальный прием, а трепетное выражение нежного и сокровенного, свидетельство внутренней культуры и красоты человека? Как так случилось, что молодежь стала забывать все это? И кто это узрел в своеобычности народного танца и песни не высокую и гордую душу, а банальное тривиальное чувство? Э-э-э, так далеко можно зайти. Не зря ведь сказано: когда соловьи замолкают, начинают сверчки стрекотать.

С такими вот думами и пришла однажды Зинаида Ивановна на сельскую вечеринку в одну отдаленную деревушку, где под гармонику с припевками сельские парни «наяривали» кадриль. Им-то, этим известным в округе бузотерам, и предложила она записаться в танцевальную группу народного хора.

– Надо было видеть их лица, – рассказывала Халяпина. – В них было все – и удивление, и пренебрежение – все, кроме согласия.

Да, нелегко и не сразу удалось ей собрать драгоценные россыпи народного творчества, организовать людей, убедить не только рядовых тружеников села, но кое-кого из руководителей в пользе задуманного дела. И все же находило оно, это дело, постепенно поддержку и отклик. Потому что было живым, отвечающим истинной людской потребности, человеческой натуре. Затем, когда за чернавским коллективом художественной самодеятельности, в котором прежние «бузотеры» станут самыми элегантными и лихими танцорами, укоренится большая слава, а Зинаида Халявина будет удостоена высокого звания заслуженный работник культуры РСФСР в порыве откровенности она скажет с предельной искренностью:

– Право же, такие почести для нас – неожиданность. Все, что мы делали, – мы делали просто и естественно.

Простота и естественность – враги формализма. И творческий работник, взявший их на вооружение, непременно будет идти к человеку через сердце его, от жизненной ситуации. Именно на это и обратил я внимание, знакомясь с работой Дома культуры, – касалось ли дело выступлений здешней агитбригады, съемок новой ленты любительской студией или приобретения новой картины для колхозного «салона искусств». Да что там! В Чернаве сейчас кино просто так не покажут. Когда был я в селе, привезли фильм «Начальник Чукотки». И что же? Перед началом сеанса выступил лектор из общества «Знание». И не только об актерах подробно порассказал, но толково и умно поведал о национальной политике нашей, увязав выступление с главной идеей картины.

А какие «чтения» бывают в «салоне искусств» – галерее картиной! О цвете и красках, о пластике и сложностях композиции. В Чернаве уверены: увидевший прекрасное – соучастник его создания.

Стал таким «соучастником» и председатель Шарандин. Помог этому будто бы наибанальнейший случай. Как-то попросили артисты у Василия Николаевича крытую машину, чтобы съездить на ней в бригаду с концертом. А он взорвался: «Где я ее возьму? Вот стоит одна с удобрениями, разгрузить некому». «Ну, это мы мигом», – сказали певцы и танцоры. Подобрел руководитель, сказывают, сам вместе с ними поехал.

С той поры якобы и идут в хозяйстве в ногу производство с культурой. И как идут! Растет материальный достаток колхозников, а вместе с ним – потребности духовные, культура и нравственность. Ибо плохо, когда кто-либо имеет меньше того, чем ему нужно, но еще хуже, когда сыплются блага материальные человеку, духовно обедненному. Недобрые «ножницы» тут возникают. Потому что «стригут» они не что иное, а душу труженика, порождая в делах и мыслях его опасное равнодушие.

– Все так, все так, – согласился со мной В. Н. Шарандин, когда разговорились мы с ним на эту тему. – Мы, хозяйственники, порой увлекаемся, все на язык цифр и экономической целесообразности переводим. А душу человеческую в статотчетность не вставишь. Не лезет она туда. Ну а коль так, то мы, не долго думая, и вовсе со счетов ее пытаемся сбросить. А потом охаем, ахаем. Вот и выходит, новый комплекс пустили, а работать некому, дом построили, а в него заселяться никто не хочет. Почему? Начинаем людей винить: мол, то да се. И забываем: не хлебом единым жив человек. Раньше, по бедности нашей, мы, понятно, только о хлебе и думали. Но сейчас-то… Нет, кто не понимает души человеческой, не заботится пищу ей дать, – плохой хозяин. Я бы такого к руководству людьми не допускал.

…Мы шли по вечерним улицам. Из Дома культуры доносились мелодии песен и звуки классической музыки.

– Этюд Глинки, – определил собеседник и пояснил: – В детской музыкальной школе вечер идет. Как хорошо-то, а?

И эти прелести ощущали, видимо не только мы. Через несколько дней попался мне на глаза номер районной газеты с заметкой В. П. Сергеева. Помните любителя поэзии и начальника комплекса? О чем же писал он? О сельских вечерах и о детском концерте, в частности. Да как! «…Светло и тихо на засыпающих улицах. Золотятся звезды над макушками тополей. Но кажется, что это не звезды, а спелые зерна пшеницы рассыпаны щедрой рукой землепашца по небесному полю…» И далее: «Расходятся из клуба зрители, и долго в душе каждого из них звучат небесные звуки музыки, помогая увидеть и ощутить прекрасное».

Да, наверное, это правда: люди, увидевшую поэзию там, где они живут и работают, могут многое.