Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений

1940

219. «Какая ложь и блажь сказать: прохожий…»

1940

220. «Строптивый день… Пьянчужки запивают…»

221. «Восторг преодоленной наготы…»

222. «Вся жизнь, всё это мракобесье…»

ПРОЗА

Дуэль

6 ч. утра. Боковая улица. Из ворот углового дома выходят трое мужчин. Лица их серьезны, строги. У одного под мышкой ящик с пистолетами. Молча направляются к автомобилю. Усаживаются. Покатили.

По всем видимостям предстоит дуэль. Но что теперешние дуэли? Только курам на смех! Встревожат выстрелами где-нибудь на опушке воробьев, спугнут зайца и едут в ресторан завтракать.

Комедия бытия или быта? Пожалуй, и то, и другое.

Спешить нам нечего, автомобилю далеко до места назначения, пусть же мысль моя пока вьется по спиралям ассоциаций.

В этом же переулке простаивал я когда-то подолгу, поджидая свою приятельницу, когда она возвращалась от портнихи. По-разному светятся глаза женщины, идет ли она от портнихи или от любовника, но светятся чем-то своим, нутряным, женским.

Чудесные глаза. Чудесная улица! Пусть она узка, пусть выпирают из мостовой булыжники и штукатурка домов облуплена, но если по улице ступила любовь, — зацветает она молодостью, песнями, сердце щемящими тайнами.

С тех прошли года. Жизнь во многом успела проявить свою текучесть. Портниха давно уже переменила место жительства. А я — о сладкое ярмо! — по-прежнему люблю свою приятельницу и не могу без волнения вспоминать о наших встречах.

Читатель, пожалуй, готов подумать, что один из дуэлянтов — я, а потому последуем за автомобилем. Он приближается к заставе. Воздух вольней. Попадаются незастроенные площади. В просветах, подальше, виднеются поля, рощицы.

Адвокат Ленц, один из секундантов, в такт своим мыслям, нервно постукивает безобразными, как бы изъеденными кислотой, ногтями по дереву ящика. Дуэлянт и второй секундант упорно молчат. Слова пузырьками слюны закипают на прищемленном молчанием языке адвоката, выпирают колючками злобы из маленьких глаз. Голову тяжелит осадок печальных и раздражающих сопоставлений… Отчего он так неудачлив? Разве не зазорно в тридцать лет быть только помощником? Разыгрывают же другие идеалистов, непризнанных гениев, утаивая свой карьеризм и жадность к наживе… Отчего же его игру сразу разоблачили и сделали мишенью «дружеских», тем сильнее язвящих, насмешек?

Молчание спутников всё сильней раздражает Ленца. Оба так и засели в вист торжественного молчания. Важничают, решает он. Косым взглядом поверх pince-nez смеривает худощавое голубоглазое лицо дуэлянта…

Из-за бабенки поднять такую кутерьму!.. Женщина любит иллюзию, декорум. Отчего бы ей при случае не поклясться в вечной любви. Но серьезно предаваться фантастике чувств… Его-то уже не проведут. Он на таких делах собаку съел. Правда, попадались ему всё женщины сортом пониже. Но швеи и горничные в самом существенном и опытней, и требовательней.

И сейчас у него на примете горничная из № 17-го, молоденькая, стройная…

Тучи слегка расходятся и плутоватая улыбка озаряет лицо Ленца…

Предоставим адвокату соображать, какой метод соблазна применить к горничной. И так как автомобиль еще мчится, совершим небольшую экскурсию в область этики и психологии.

…О двух судорогах. О судороге зарождения и о судороге убийства. В одной и в другой растворяется всё наше существо. Каждый орган, каждый мускул и нерв получают свою долю удовлетворения. Убить своего противника, врага своего, чье существование осиновым колом пронзило нравственный пафос нашей жизни, кто осквернил, обесчестил нашу легенду — убить такого человека я считаю величайшим наслаждением, возможным в пределах оболочки земного шара. Вот он стоит предо мной. Мы целим напряженно и долго. Я целю прямо в сердце или в переносицу. Лучше в переносицу — промеж глаз. Грянул выстрел. Я невредим. Он убит. Лучше не надо. Не убийство… Не ужас… а восторг… освобождение. Точно вырвались душа и тело из тисков атмосферы и вознеслись в безветренный простор, к тишайшим холодильникам стратосферы. И вовсе это не противно природе человеческой. В каждом из нас непреложно сочетаются гастрея с пауком.