Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений

А тьма… косность… гниение… Они не в смерти, а в жизни самодовлеющей, в жизни самое себя утверждающей, в большевицких схемах, в большевицкой механизации бытия, сведения его к коммунистическому быту.

И не жизнь возносит человеческую личность в абсолют, а пребывающая на пороге вечности, смертью осиянная жизнь, вмещающая все запросы, все тайны.

Но, убоявшись вещего дыхания смерти, отвергая истину Бога, религии, большевики, это мертворожденное дитя вульгаризированной науки, неминуемо пришли к той мертвечине, где возможны не только литературный социальный заказ, но где возможно и дозволено всё — вплоть до полнейшего нравственного самоопустошения.

Поборникам возрождения родины мысль о смерти не может быть страшна, а страшна и ужасна любовь к жизни в каких бы то ни было принижающих человеческое и национальное достоинство условиях.

Страшна только замерзшая повседневность, недвижная точка примирения с действительностью.

Об основном

На последнем собрании варшавского Литературного содружества много говорилось о нравственном обличьи номера «Wiadomości Literackich», посвященного советской литературе и «культуре». Было доказано, что обличье это сплошная маска, спешно изготовленная на заказ.

Но стоило ли ломиться в открытую дверь и доказывать, что дважды два — четыре? Номер, начиная с текста и кончая иллюстрациями, лишний раз подтвердил болезненную отзывчивость редакции «Wiad. Lit.», флюгерскую многоликость ее, которую еще точнее можно назвать флюгерским безличием.

Из сказанного само собой следует, что я не намерен полемизировать с вышеупомянутой редакцией. К тому же злободневность пресловутого номера отошла уже на второй план. Содержание его служит мне лишь исходной точкой для того, чтобы посвятить несколько строк политической и дискуссионной разноголосице выступавших на собрании ораторов. Не в разногласии, однако, дело, не в антагонизме мнений. Они свойственны всем собраниям. Я, напротив, хочу указать на объединяющий стержень.

Стержень этот заключался в том, что все ораторы подчеркивали отсутствие энтузиазма в борьбе эмиграции с большевиками, но никто из них не счел нужным проанализировать действительные размеры доступной для нас борьбы и подчеркнуть, что борьба эта может иметь лишь чисто моральный характер, заключаясь в критике большевицкой идеологии и их мнимых достижений и в оберегании дорогих русскому духу традиций.

Мы малочисленны. Мы рассеяны по всем странам. Наша разбросанность влечет за собой невозможность единства и организации. Малочисленные, неорганизованные — мы не возбуждаем ничьих политических симпатий и никому мы политически не интересны.

Но кто же виноват в том, что мы политически бессильны?

Казалось бы, что виновато само положение вещей. Однако на собрании раздались голоса, которые приписывали эту вину зарубежной литературе, зарубежным писателям. Отчего, мол, не напишут они произведений, бичующих с одной стороны большевиков, с другой — нашу косность в борьбе с врагом… Отчего же не растравляют они наших ран, не будят нас от безмыслия и спячки, не призывают к восстановлению огнем и мечом попранных идеалов… Освобожденная Россия должна-де быть такой-то. Должна быть восстановлена по такому-то плану, стало быть — у писателя должна быть определенная государственная программа, определяющая и соотношения народностей, и границы страны, и систему управления.

Мы чуть ли не должны завидовать большевикам, учиться у их писателей вносить пропаганду во все сферы умственной жизни…

Но разве можно ставить себе в пример людей, которыми руководит не добрая воля и не осознанная обязанность, а подчинение социальному заказу из трусости, из отсутствия чувства самоуважения и героизма.

А зарубежные писатели…

Во время прений выяснилось, что некоторые ораторы, критикуя зарубежных авторов, мало знакомы с их произведениями. Тот же факт, как мне приходилось наблюдать, можно констатировать и в отношении большинства нашей молодежи к современной литературе.

Только этим и можно объяснить несуразные претензии, предъявленные к людям, которыми все русские, в том числе и мы, должны гордиться.

Невольно приходит на память знаменитое выражение Карлейля о том, что Англии Шекспир дороже всех ее колоний вместе взятых.

Если сейчас среди наших писателей нет Шекспиров, то всё же и в литературном и в чисто человеческом отношении мы не можем не признать за ними очень больших заслуг.

На чужбине, среди нужды и всяческих лишений, они высоко несут знамя русской литературы, по глубине и своеобразности творчества, по меньшей мере, не уступая представителям ни одной из современных передовых литератур. Не нуждаясь в побуждении социального заказа, черпая из своего вдохновения, из своей тоски по родному краю, они создали ряд произведений, исполненных глубоким проникновением в судьбы своего народа и художественно совершенных.

Г-жа Вебер-Хирьякова. г. г. Бранд, Войцеховский, Домбровский и Гомолицкий не преминули на собрании привести имена Мережковского, Шмелева, Ремизова, Лукаша, Алданова и др., в произведениях которых есть всё то, и даже гораздо больше, чего доискиваются читатели, их признающие, но не читающие.

В творениях этих писателей есть самое существенное: художественная правда. Они не удовлетворяют лишь тех, кто требует от них предвосхищения непредвосхитимого: государственных планов будущего строительства России, будущих географических карт и иных пророчеств. Но лишь кривомыслие может на этом основании отказать им в продуманных убеждениях и в горячем чувстве.

Мы должны, наконец, признать, что наша сила не в политике, что наш нравственный авторитет — наша литература, искусство, наши культурные традиции. Только это в связи с нашей бедностью и честностью мы можем противопоставить большевикам. Только это… Но это немало.

Если не сейчас, то в будущем, когда грубое насилие должно будет уступить силе убеждения, наша бедность, я в это верую, победит их эфемерные богатства.

Что же нам делать?

Изучать русскую историю, русскую литературу, русский язык.

Большинство из нас говорит на невозможном русском, вернее даже нерусском наречии. Наш разговор насыщен германизмами, галлицизмами, полонизмами и прочими варваризмами.

С этим смешением языков у себя мы должны бороться.

Молодежь всегда должна рассчитывать на содействие старших поколений, проведших молодость свою на родине и глубоко и неиссякаемо впитавших в себя основные черты русского духа и быта.

Русская Зарубежная Академия Литературы

Горячо приветствую проект Дмитрия Владимировича Философова о создании Литературной Академии Русского Зарубежья.

О чем прежде всего должны мы задуматься, приступая к реализации этого проекта?

Несмотря на трагическую серьезность переживаемого нами политического момента, мы должны признать, что Русская Академия Литературы должна быть вне политики. Мы должны это признать, памятуя, что всякие тенденциозные деления в области художественной литературы ведут к вырождению ее.

Стихией литературы всегда является ее язык. Каждое произведение, написанное правильным русским языком, самым фактом своего существования причастно литературе. Другой вопрос, входит ли оно в сокровищницу русского искусства. Вопрос этот разрешается путем отбора внутри самой литературы, взаимоотношением и влиянием друг на друга ее группировок и вкусовых направлений.

Всё, что отстоялось, что уже прошло через стадию брожения и успело кристаллизоваться, отходит в Академию Литературы, в высшее судилище, в ареопаг творческого духа.

Опыт прошлых лет нашей литературы и литературы других стран подтверждает правильность вышесказанного. Он доказал нам невозможность суждения о даровании и значительности писателя на основании его принадлежности к тому или иному политическому направлению, на основании его убеждений и идеологии.