210. «Бывают в жизни долгие длинноты…»
Бывают в жизни долгие длинноты,
Глядишь на крышу и палишь в сову.
Я сяду в кресло помнить Дон-Кихота —
Сам сочинил и сам же изорву.
Прекраснодушный малый, тощий рыцарь…
И у меня он скучен и смешон,
Но дорог мне высокой чести мытарь
И кто б ни шел: быть может, это он?
Никто. Но вот звонок, как жук о стекла.
Она! О Дульцинея! Как всегда,
Всем телом снова говорит о пекле,
Где нежность, вечность, чистота.
И станет жаль невольно Сервантеса,
Что книги он своей не изорвал.
Наш путь земной, наш страшный путь небесный —
И смертный, смертный, смертный наш привал.
211. «Ошеломлен внезапным громом…»
Ошеломлен внезапным громом —
Взыграла цветень и летит
Над старой мельницей, над домом
Внезапный гром еще гудит.
Плывут воздушные паромы —
Все эти тучи, облака.
Кудрявятся стога обломы
И в легкой накипи река.
Ошеломлен внезапным громом,
Ты зашатался на ногах.
В руке ты нес пучок соломы
И глыбу солнца на плечах.
212. «Сквозь ветр и дождь отверженные Богом…»
Сквозь ветр и дождь отверженные Богом
И эта боль, которой слишком много,
Толкая ночь в притихший санаторий —
За дверью плещут, плещут ковыли.
Еще темно. Едва синеют шторы
И слух и стекла в дождевой пыли.
В такую ночь для гибели созреть —
О, не ропщи: мне над тобою петь,
Дыбилась молодость упруже стали,
Как день единый, дни твои завяли,
Любовь легла под черный плат —
Под черным платом — мертвый взгляд.
Ты ждешь… иль ты в бреду кошмарном.
Я постучусь. Рассвета луч янтарный
Войдет со мной в мерцающий покой.
Предстану я загадочно простой
И все твои сомненья, все запросы
В моих очах как тающие росы.
Проснись. Всему, всему, что невозможно,
Что умерло на дыбе осторожной,
И на окне уставшей ветке лилий
Несу ответ, овеян шумом крылий.
И донесу до смертного порога
Я эту боль, которой слишком много.
213. «— Немногие поймут, — предсмертно скажешь…»
— Немногие поймут, — предсмертно скажешь,
Развяжешь сны и ляжешь весь в тени.
Она давно уже стоит на страже
В высокие, прямые, праздничные дни.
И небо всё и зарево в тени.
И девушка так явственно в тени,
И на лужайке, как могилки, пни да пни,
И дальше, дальше всё в тени.
25. IX. 1940
214. «Она входила в комнату всегда…»
Она входила в комнату всегда
Сурово, молча и небрежно
Протягивала руку… Так вода
Течет течением безбрежным
И самовластным, будто берегов
В помине нет, как будто ей дано
Владеть пространством. Медленно, темно,
Нежданно загораясь светом слов,
Вступала во владенье миром
Большим, как жажда человека быть
Собой, своею волей жить,
А не чужой — капризом и пунктиром.
1940
215. «Паучья нежность! Жар совокупленья!..»
Паучья нежность! Жар совокупленья!
Так хочет тело, так вопит душа.
Всегда душа — до тьмы исчезновенья,
До тела растяжимая душа.
Проходит день над крышами, над башней.
Твой день высок, как небеса глубок.
Твой уголок, твоя земная пашня,
Твоя душа… Увы, ты изнемог.
Опять душа… Сорвешься вдруг, заплачешь,
Зовя ее, ее превознося.
И ты поймешь, что дальше жить нельзя —
Незряча ночь. Но день еще незрячей.
1940
216. «На запрокинутый огромный взор…»
На запрокинутый огромный взор
Вознесена немая крыша гроба.
Гляди, гляди, гляди в упор,
Смирись, прими заветное: мы оба…
Худоба смерти, смертный час.
На шею острие уже свисает,
Вот упадет один, один из нас
[……………………]
Другие стихотворения
(по автографам в архиве Д. С. Гессена)
217. «Из древнего забытого колодца…»
Из древнего забытого колодца —
О, нагружать и только нагружать!
Чтоб к вечеру опять, чтоб снова отколоться
И снова утром: слава! исполать!
Такие есть возможные молитвы,
И, лаком, политурой озарен,
Постигнешь вдруг, что даже не обидно
Сойти за черный — золотой — уклон.
И ты плывешь, плывешь, вот-вот взлетишь —
Колодцы древние и саркофаги —
И мелким бисером исписана бумага,
Но вдруг, обезумев, ты плачешь, ты вопишь.
218. «Со взбухших крыш стекают слезы…»
Со взбухших крыш стекают слезы,
Стекает дождь из детских глаз.
Росы мои, беленькие росы,
Мой первый, мой предельный час!
Как умирание в горах,
Как звезд подводное теченье,
Снится такое шевеленье,
Исчезновенье, радость, страх.
И нет грустней, нет ничего больнее,
— О, личики, прижатые к стеклу! —
Чем нежным быть, быть всех нежнее
И предаваться только злу.
