Ангелическая по-этика

По форме Словарь – научный труд, по сути и по смыслу – чистейшая поэзия. Он читается взахлеб, как роман, а «словарь» лишь в том смысле, в каком Белинский назвал роман в стихах «Евгений Онегин» энциклопедией русской жизни.

Во время презентации книги в Чеховском литературном салоне поэты наугад открывали словарь и читали почти подряд: «Йог, а нагой. А тога нагота. А наври Нирвана». Почему-

то получились цельные стихотворные тексты, и мне вдруг стало ясно. Найдена новая поэтическая форма, которая как бы продиктована компьютерным веком. Блоки информации извлекаются и комбинируются в самых разных смысловых композициях. При этом количество возникающих поэтических смыслов неисчерпаемо. Здесь само чтение становится творчеством, а вернее, сотворчеством вместе с автором. Перед нами новая и по смыслу, и по форме поэма в 310 страниц под названием «Первый палиндромический словарь современного русского языка». Совершенно неожиданное произведение, возникшее, как всегда, под заунывные заклинания критики, что, дескать, все новое уже создано, а нам остается только повторять. Критика в очередной раз посрамлена поэзией. И так будет всегда. Или, говоря словами Елены Кацюбы, «Аки тир критика».

Алексей Парщиков

Кельн

В современном мире бессмертие больше не является ни общим делом, ни прерогативой Бога, это есть частное дело и случай научных конвенций. Воскрешение и преображение это другое. И это связано с образом, а вот в какой мере образ связан с действием и достоверностью, вопрос не наших только предпочтений. Достоверность – это континуум гармонизированных реакций, именно поэтому поэзия включает и букашку, и небесное тело, т.е. микро и макрокосмос. Но образ неописуем, а только обозначаем точками, обещающими воспламенение материала. Ваш макрокосм опредмечен конкретными персоналиями – это и русские святые, и Ваш личный опыт, и Хавкинс с его теорией Big Band'а, а ваш микрокосм – конкретная русская фонетика, в экстреме – музыка. Переход просто физического звука через пересечение воображаемых двух эллипсов или через точку, которую Вы называете «Inside out», отрывает от земли, так что чувствуешь, что преодоление само по себе есть и будет. (Из письма К.Кедрову. 2001 г.)

Данте опускается в глубины ада, и вдруг словно перекручиваются круги схождения, образуя все ту же ленту Мёбиуса, и ослепительный свет в лицо.

Я увидал, объят высоким светом

И в ясную глубинность погружен,

Три равномерных круга, разных цветом.

Один другим, казалось, отражен.

Время как бы свернулось в единое бесконечное мгновение, как в первый миг «сотворения» нашего мира из не раз¬личимого взором сгущения света.

Единый миг мне большей бездной стал,

Чем двадцать пять веков…

Это был момент антропного космического выворачивания. Внутреннее и внешнее поменялись местами:

Круговорот, который возникая,

В тебе сиял, как отраженный свет, –

Когда я обозрел вдоль края,

Внутри окрашенные в тот же цвет

Явил мне как бы наши очертанья…

Как геометр, напрягший все старанья,

Чтобы измерить круг, схватить умом...

Таков был я при новом диве том:

Хотел постичь, как сочетанны были

Лицо и круг в слиянии споем...

Геометрическое диво, которое видит Данте, сочетание лица и круга, невозможно в обычной евклидовой геомет¬рии. О неевклидовом зрении Данте много раз говорил Павел Флоренский. И неудивительно. Ведь П. Флорен¬ский открыл внутреннюю сферическую перспективу в византийской архитектуре и древнерусской живописи.

При проекции на сферу точка перспективы не в глубине картины, а опрокидывается внутрь глаза. Изображение как бы обнимает вас справа и слева — вы оказываетесь внутри иконы. Такой же сферой нас охватывают округлые стены и купола соборов, и именно так же видит человек небо. Это сфера внутри — гиперсфера, где верны законы геометрии Н. Лобачевского, — мир специальной теории относительности. Если же выйти из храма и взглянуть на те же купола извне, мы увидим сферическую перспективу общей теории относительности.

Человеческий глаз изнутри — гиперсфера, снаружи — сфера, совместив две проекции, мы смогли бы получить внутренне-внешнее изображение мира. Нечто подобное и видит Данте в финале «Божественной комедии». Лик внутри трех огненных кругов одновременно находится снаружи, а сами круги переплетены. Это значит, что постоянно меняется кривизна сияющей сферы — она дышит. Вдох — сфера Римана, выдох — гиперсфера Лобачевского и обратная перспектива Флоренского.

Представьте себе дышащий зеркальный царь и свое отражение в нем – вот что увидел Данте. Вот вам и сфера, «где центр везде, а окружность нигде», и еще точка Алеф из рассказа Борхеса: «В диаметре Алеф имел два-три сантиметра, но было в нем пространство вселенной, причем ничуть не уменьшенное. Каждый предмет, например стеклянное зеркало, был бесконечным множеством предметов, потому что я его ясно видел со всех точек вселенной».

Внутренне-внешняя перспектива появилась в живописи начала века. Вот картина А. Лентулова «Иверская часовня». Художник вывернул пространство часовни наружу, а внешний вид ее поместил внутри наружного изображения. По законам обратной перспективы вас обнимает внутреннее пространство Иверской часовни, вы внутри него, хотя стоите перед картиной, а там, в глубине картины видите ту же часовню извне с входом и куполами.

Метаметафора дает нам такое зрение!

Рождение метаметафоры — это выход из трехмерной бочки Гвидона в океан тысячи измерений.

Надо сделать какой-то шаг, от чего-то освободиться. может быть, преодолеть психологический барьер, чтобы найти слова, хотя бы для себя, четко очерчивающие новую реальность.

Однажды я сделал этот мысленный шаг и ощутил себя в том пространстве:

Человек оглянулся и увидел себя в себе.

Это было давно, в очень прошлом было давно.

Человек был другой, и другой был тоже другой,

Так они оглянулись, спрашивая друг друга.

Кто-то спрашивал, но ему отвечал другой,

И слушал уже другой,

И никто не мог понять,

Кто прошлый кто настоящий.

Человек оглянулся и увидел себя в себе...

Я вышел к себе

Через — навстречу — от

И ушел под, воздвигая над. (В дальнейшем все мои стихи обозначены инициалами К. К.)

Эти слова никто не мог в то время услышать. Передо мной распахнулась горизонтальная бездна непонимания, и только в 1975 году я встретил единомышленников среди молодых поэтов нового, тогда еще никому не известного поколения. Алексей Парщиков, Александр Еременко,