Стихи и поэма

ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ДЕР-

ЖАВИН

Предисловие Игоря Лощилова

полностью

Владимир Васильевич Державин родился 1 (14)

ноября 1908 года в уездном городе Нерехта Ко-

стромской губернии, в семье земского врача и

сельской учительницы.

Вероятно, именно в эти годы был заложен тот

своеобразный культурный фундамент, который

отличал Державина от множества литераторов его

поколения.

В 1924 году Державин едет в столицу и учится во

ВХУТЕМАСе; среди его наставников в живописи

называют имена Роберта Фалька и Александра

Древина. «Живя в Москве, он очень нуждался,

даже голодал, но все время рисовал и писал сти-

хи». В 1928 году показывает свои стихи Максиму

Горькому, во время его пребывания в СССР.

Горький отнесся к Державину и его творчеству с

интересом и вниманием; после окончательного

возвращения в СССР неоднократно оказывал

поэту покровительство. Обстоятельства первой

встречи с Горьким известны в передаче Алексан-

дра Лесса, посвятившего этому эпизоду заметку

«Начало жизни», со ссылкой на устный рассказ

самого Державина. Державин подарил Горькому

свою работу (вероятно, гравюру) «Данте и Верги-

лий в Аду». К этому же времени относится, види-

мо, и первая публикация поэта.

К началу 1930-х относится важный и неоднознач-

ный эпизод биографии Державина — жизнь и ра-

бота среди обитателей Болшевской Трудовой

коммуны ОГПУ им. Г.Г. Ягоды, куда молодой

поэт, не имевший жилья в Москве, отправился

(или был отправлен) по рекомендации Горького.

В некоторых источниках говорится, что Горький

устроил Державина в Трудкоммунну, спасая от

возможных преследований; в некоторых — с це-

лью обеспечить талантливому молодому поэту и

художнику, не имевшему «где преклонить главу»

в Москве, место для жизни.

Последняя из известных нам журнальных публи-

каций (в общей сложности, их было едва более

десятка) относится к 1940 году. В последующие

годы, вплоть до конца жизни (поэт умер от рака 5

октября 1975 года), Державин печатался исклю-

чительно в качестве переводчика. На сайте «Век

перевода» о поэте говорится: «Как человек Дер-

жавин был очень изолирован от коллег по цеху».

Игорь Лощилов

ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ НАКОПЛЕНИЕ

Поэма

ПОСВЯЩЕНИЕ

I

В чернильнице моей поют колокола,

Склоняются дубы над крышей пепелища.

В ней город затонул — где прежде ты жила;

Ныряет кит, судов проламывая днища;

И каплет кровь с ветвей, где ночь любви вела

В кабаньих зарослях осенние игрища.

И гекатомб венец в сто сорок кораблей

Антоний утопил в чернильнице моей.

II

Где тополя шумят над красной черепицей,

Клен черный с яблоней сплетаются в окне,

Где смотрит дом в закат чердачною бойницей,

Там было суждено взглянуть впервые мне

В нагую глубь озер той скорби темнолицей,

Той властелинши, чей напев звенит во сне

Глухом, младенческом (лишь бурею догадки

Вздувает памяти чудовищные складки).

III

Как желтых туч пласты — осенние леса

Хоругвью шелеста твое клубили имя.

Со дна сознания преданий голоса —

На алых лошадях, под гребнями седыми —

Им смутно вторили... Песчаная коса

От волн хохочущих дрожала. Будто — в дыме

Ночном чуть видима, хватаясь за кусты, —

С большой толпой подруг идешь купаться ты...

IV

... И книгу февраля с застежкой золотой

Листает влажный снег, дыханья осторожней;

Твой ранний, горький смех — всепомнящей ру-

кой.

Словарь твоей любви, — как розовые пожни

Под инеем сквозным, — вписал он в книге той.

Но я прочел не все, — и, что ни день, тревожней

Живет забытый край в душевной глубине,

Иголки башенок вонзая в сердце мне.

V

Я не его любил. Моим заветом не был

Ни город юности, ни игр забытых дом,

Но у тебя в глазах тонули даль и небо,

Двор с лошадьми, листок, летящий над прудом.

Но целый край, в лесах, в стоверстных волнах

хлеба,

Стоял как зеркальце на столике твоем.

Тот мир, как мельница — росистая, ночная, —

Спал, водяным столбом твой образ отражая.

«Это был величайший прогрессивный переворот,

пережитый... человечеством, эпоха, которая ну-

ждалась в титанах и которая породила титанов по

силе мысли, страстности и характеру, по много-

сторонности и учености. Люди, основавшие

современное господство буржуазии, были чем

угодно, но только не буржуазно-ограниченными.

Наоборот, они были более или менее обвеяны

авантюрным характером своего времени. Тогда не

было почти ни одного крупного человека, кото-

рый не совершил бы далеких путешествий, не го-

ворил бы на четырех или пяти языках, не блистал

бы в нескольких областям творчества...»

Ф. Энгельс («Диалектика природы»)

«...В то время как буржуазия и дворянство еще

ожесточенно боролись между собой, немецкая

крестьянская война пророчески указала на гряду-

щие классовые битвы, ибо в ней на арену высту-

пили не только восставшие крестьяне... но за

ними показались начатки современного пролета-

риата с красным знаменем в руках и с требовани-

ем общности имущества на устах».

Ф. Энгельс («Диалектика природы»)

«Но подражать в величии отцам бесславные

сыны не научились...»

Байрон (Чайльд Гарольд, IV, LХХХIХ)

I

Бокастый свой корабль ведя в Цейлон, с клеймом

Стяжательства на лбу, из порта в порт кочуя,

Торгует, грабит, все теряет за столом

Игорным, иль в пути — когда пират, почуя

Добычу, налетит, иль сам Нептун столбом

Воды расщеплет бриг и понесет ликуя

Обломки по волнам... Изъязвлен солью, но

Живой, вцепясь в рангоут, иль оседлав бревно,

II

На берег выброшен. А там опять, быть может,

О мокрый дэк стучит беспечным каблуком

И, океан браздя, опять богатства множит

Иль, вновь их потеряв, на корабле чужом

Уплыл на родину; и сожаленье гложет

Седую голову. И тяжко за столом

Сидит он. Масляный фонарь воспоминанья

Под вьюгой поздних лет горит в оконце зданья.

III

И, озаряя жизнь с последней высоты

Он хочет закрепить ее, коль дальше негде

Жить сердцу, — в парусах дыханье темноты,

Песок чужих земель, — на грубом диалекте,

Где море, твердь, земля, где гуннские следы

Еще текут, звучат, сшибаются, где в текте *)

Согласных слышен стук германских дятлов...

Там,

Ныряя в буйной мгле, Венеция, Амстердам,

*) Слово о полку Игореве — «Дятлове тектом

путь к реце кажут».

IV

Эвбея, где б нога след ни вожгла, ударят

Горячим берегов дыханьем, влажной тьмой

Атлантики!.. Пока племянники бочарят,

Чтоб скудный хлеб добыть и старика покой

Блюсти, вновь мертвые года нахлынув дарят

Свирепой юности похмельем поздним, той

Сочащейся из тьмы листвой янтарной сада

Над пенным хоботом живого водопада

V

Фантазии!.. Когда ж богат он, и закат

Раздует седину на лбу его щербатом,

Все так же кораблей его холсты гремят,

В степях плывут воза, ослы ревут набатом,

Таща тюки; в горах Паннонии стучат

Кайла добытчиков камней, клинком зубчатым

Перловых раковин ломают створы, чтоб

Еще он богател. Уже вступая в гроб

VI

Одной ногой, корпя с приказчиком в конторе

С цветными стеклами, балансы подводя,

В пыли пудовых книг он слышит запах моря

И запах пряностей из трюмов. И, следя

Пути богатств, волнам врученных; хищно споря,

Как с шайкой шулеров, с стихиями; глядя,

Как на игорный стол, на мир весь, — все он мо-