Ангелическая по-этика

Один знакомый математик сказал мне однажды:

— Когда я читаю нынешнюю печатную поэзию, всегда преследует мысль, до чего же примитивны эти стихи по сравнению с теорией относительности, а вот о вашей поэзии я этого сказать не могу.

Под словом «ваша» он подразумевал поэтов метаметафоры. Само слово «метаметафора» возникло в моем сознании после термина «метакод». Я видел тонкую лунную нить между двумя понятиями.

Дальше пошли истолкования.

— Метаметафора — это метафора в квадрате?

— Нет, приставка «мета» означает «после».

— Значит, после обычной метафоры, вслед за ней возникает метаметафора?

— Совсем не то. Есть физика и есть метафизика — область потустороннего, запредельного, метаметафорического.

— Метагалактика — это все галактики, метавселенная — это все вселенные, значит, метаметафора — это вселенское зрение.

— Метаметафора — это поэтическое отражение вселенского метакода...

В январе 1984 года я напечатал в журнале «Литературная учеба» послесловие к поэме Алексея Парщикова «Новогодние строчки». Это была первая и единственная публикация о метаметафоре.

Честно говоря, я понимаю, что все эти конусы, двойные спирали, восьмерки выворачивания уже примелькались в глазах читателя. Но это архетипы реальности мироздания.

Интуитивное осмысление этого и привело меня к созданию неожиданного на первый взгляд текста:

Невеста, лохматая светом,

невесомые лестницы скачут,

она плавную дрожь удочеряет,

она петли дверные вяжет

стругает свое отраженье,

голос, сорванный с древа,

держит горлом — вкушает

либо белую плаху глотает,

на червивом батуте пляшет,

ширеет ширмой, мерцает медом

под бедром топора ночцого,

она пальчики человечит,

рубит скорбную скрипку,

тонет в дыре деревянной.

Саркофаг, щебечущий вихрем

хор, бедреющий саркофагом,

дивным ладаном захлебнется

голодающий жернов «восемь»,

перемалывающий храмы

Что ты, дочь, обнаженная, или ты ничья?

Или, звеня сосками, месит сирень

турбобур непролазного света?

В холеный футляр двоебедрой секиры

можно вкладывать только себя.

(К. К.)

Я писал это в 1978 году, когда не было теории метаметафоры, но уже зарождалась метаметафора.

«Двоебедрая секира» — месяц умирающий и воскресающий; невеста, лохматая светом,— комета, она же звезда Венера и Богородица — «невестна не невестная». В поэтическом акафисте поется: «Радуйся, лестница от земли к небу»,— вот почему «невесомые лестницы скачут».

«Дыра деревянная» — в середине вывернутой скрипки Пикассо — черная дыра во вселенной; холеный футляр двоебедрой секиры — все мироздание; скрипка — образ вечной женственности, пляска на червивом батуте — попрание смерти. Вязать дверные петли можно только вывернув наизнанку «микромир» вязальных петель до «макромира» петель дверных. Сама дверь — тоже каноническое обращение к богородице — «небесная дверь».

Метаметафора не гомункулус, выращенный в лабораторной колбе. Вся теория метакода и метаметафоры возникла из стихов, а не наоборот. В поэзии антропная космическая инверсия сама собой порождает метаметафорический взрыв. Трудно судить, насколько осуществилась моя мечта передать словами миг обретения космоса.

Нам кажется, что человек неизмеримо мал, если глядеть с высоты вселенной, а что если наоборот, как раз оттуда-то он и велик. Ведь знаем же мы, что одно и то же мгновение времени может растягиваться в бесконечность, если мчаться с релятивистской скоростью. Вся вселенная может сжаться в игольное ушко, а человек окажется при инверсии больше мироздания.

По-своему обживает новое пространство тангенциальной сферы Елена Кацюба. Она, как Парщиков и А. Еременко, ближе к ироничным обэриутам. Ее «Крот» чем-то напоминает «Безумного волка» Н. Заболоцкого.

Герой геодезии карт,

он ландшафт исправляет,

он Эсхера ученик —

выходит вверх, уходя вниз.

Математик живота,

он матрицу себя переводит в грунт.

Земля изнутри — это крот внутри.

Внутри крота карта

всех лабиринтов и катакомб.

У поэзии есть свои внутренние законы поступательного движения. Где-то в 30-х годах замолкли обэриуты, позднее забыли Хлебникова. Ныне движение началось с той самой точки, на которой остановились тогда. Первый мах небесного поршня, вышедший из мертвой точки,— поэзия А. Вознесенского. Ныне зеркальный паровоз метаметафоры двинулся дальше.

Зеркальный паровоз

шел с четырех сторон

из четырех прозрачных перспектив

он. преломлялся в пятой перспективе

шел к неба к небу

от земли к земле

шел из себя к себе

из света в свет

По рельсам света вдоль

По лунным шпалам вдаль

шел раздвигая даль прохладного лекала

входя в туннель зрачка Ивана Ильича

увидевшего свет в конце начала

он вез весь свет

и вместе с ним себя

вез паровоз весь воздух весь вокзал

все небо до последнего луча

он вез

всю высь

из звезд

он огибал край света

краями света

и мерцал как Гектор перед битвой

доспехами зеркальными сквозь небо...

ПОСВЯЩЕНИЕ СОКРАТА