Эхо в Крови (Эхо прошлого) - 3(СИ)

Очень скоро дверь хижины опять распахнулась, пролив в темноту поток света, и вышла Клэр, накинув на голову капюшон плаща, с корзиной в руке.

Ее провожал хор голосов, чьи-то фигуры столпились в дверях.

Прощаясь, она помахала всем рукой, и он услышал ее смех; от этих звуков его охватил легкий трепет удовольствия.

Дверь закрылась, и она пустилась в обратный путь в подсвеченной тусклым светом серой темноте; он увидел, как она невольно пошатнулась от усталости; но все же было в ее облике что-то такое... он даже подумал, что это могла быть эйфория - та же, что окрыляла сейчас его самого.

"Словно искры, которые возносятся вверх,"- пробормотал он и, улыбаясь, вышел из тени, чтобы ее поздравить.

Она даже не испугалась, а сразу направилась к нему - казалось, она плыла к нему по снегу.

"Наконец-то все устроилось,"- сказал он, и она со вздохом вошла в его объятия, такие прочные и теплые в промерзших складках его плаща.

Он сомкнул вокруг нее полы и привлек к себе, согревая в шерстяном уюте своего обширного плаща.

"Ты мне сейчас очень нужен, пожалуйста,"- шептала она, прижав рот к его губам, и ничего ей не ответив, он подхватил ее на руки... Христос, она была права, от плаща воняло дохлятиной; неужто парень, который его продал, использовал его, чтобы таскать в нем из леса забитых оленей? - и он поцеловал ее изо всех сил, а потом отпустил, и повел ее вниз по склону - и когда они шли, казалось, легкий снег начинал плавиться у них под ногами...

Раздеваться было слишком холодно, и он сложил свой плащ на солому, ее на него, и лег на нее сам; оба, когда целовались, дрожали так, что зубы у них щелкали - и они отпрянули друг от друга, фыркая и посмеиваясь.

"Это так глупо,"- сказала она, "сейчас я даже вижу твое дыхание, и свое тоже. Здесь так холодно, что можно пускать кольца из пара. Мы замерзнем."

"Да нет, ничуть не бывало. Знаешь способ, каким индейцы разводят огонь?"

"Это какой - потирая сухой палкой по..."

"Ага, потирая." Он задрал на ней юбки; бедра у нее были гладкими и холодными.

"Вижу, здесь не так уж и сухо... Христос, англичаночка, что это ты собиралась делать?"

Он твердо захватил ее пятерней, теплую, мягкую и сочную - и она взвизгнула от холодного прикосновения так громко, что один из мулов испуганно заорал.

Она слегка под ним извивалась, чтобы заставить его убрать руку, обосновавшуюся у нее между ног, и поместить туда нечто другое - и как можно скорее.

"Кажется, ты собралась поднять на ноги весь сарай,"- заметил он, уже задыхаясь.

Боже, от ее обволакивающего тепла у него даже голова закружилась.

Она запустила холодные руки ему под рубашку и ущипнула за оба соска, очень крепко, и он вскрикнул, а потом рассмеялся.

"Ну-ка, сделай это снова,"- сказал он, нагнувшись, и сунул язык ей в холодное ухо - ради удовольствия снова услышать ее крик.

Она извивалась и выгибала спину, но на самом деле - как он заметил - отворачиваться не собиралась.

Он нежно зажал ее мочку между зубами и начал нежно ее теребить, медленно подготавливая и тихонько посмеиваясь от звуков, которые она испускала.

У них впереди было еще много времени, чтобы молча заниматься любовью.

Ее руки были заняты у него на спине - он только успел опустить клапан бриджей и до половины вытащил полы рубашки, как она тотчас забралась к нему сзади и сунула обе руки вниз, в бриджи, ухватив обе его крепкие половинки в две теплые пятерни. Крепко его к себе прижала, вцепившись в них ногтями - и он наконец-то понял ее намерения.

Он отпустил ее ушко, приподнялся на руках и прочно ее оседлал - только солома зашуршала и затрещала вокруг, как будто вспыхнула и загорелась.

Ему хотелось сразу же ее отпустить - пролиться в нее и упасть, прижавшись к ней всем телом - и просто вдыхать запах ее волос в теплой и радостной дремоте.

Тусклое чувство долга напомнило ему, что просила она не об этом - а о том, в чем нуждалась сама.

И он не смог продолжать, оставив ее желание без ответа.

Он закрыл глаза и замедлился, опустился на нее так, что ее тело напряглось и аркой поднялось ему навстречу - и одежда на них затрещала, и сбилась между ними грубыми складками.

Он запустил руку под нее, обхватив оголившийся зад, и скользнул пальцами в напрягшиеся теплые складки ягодиц. Потом скользнул чуть дальше - и она задохнулась. Бедра поднялись, пытаясь уйти, но он только хрипло рассмеялся, и ей этого не позволил.

Слегка шевельнул пальцем.

"Сделай это снова,"- прошептал он ей на ухо. "Покричи для меня еще."

Она сделала это еще лучше, раз, другой - так, как он никогда не слышал раньше... и рванулась из-под него, дрожа и хныча.

Тогда он вытащил палец и вошел целиком, быстро и легко скользнув в самую глубину, почувствовав собственными пальцами, как член, крепкий и скользкий, растягивает ее плоть...

Он и сам страшно взревел - совсем как умирающий бык - но был слишком счастлив, чтобы этого стыдиться.

"А ты не такая уж смиренная, Сассенах,"- пробормотал он мгновение спустя, вдыхая запах мускуса и новой жизни. "Но мне нравишься."

ДОВОЛЬНО

ПРОЩАТЬСЯ Я НАЧАЛА с нашей летней кладовой над ручьем.

Мгновение постояла, прислушиваясь к струйкам воды в выложенном камнями канале, вдыхая холодный, свежий запах этого места, с его слабыми сладкими ароматами молока и сливочного масла.

Выйдя оттуда, я повернула налево и прошла вдоль выветрившихся частоколов моего сада, покрытых рваными, громыхающими на ветру останками тыквенной лозы.

Здесь я нерешительно остановилась; я не ступала в сад с того самого дня, как там умерли Мальва и ее ребенок.

Я положила руки на два деревянных колышка и нагнулась, чтобы заглянуть между ними.

Я была рада, что не заглядывала сюда раньше; мне трудно было видеть его в зимнем запустении, с высохшими, почерневшими и оборванными стеблями, с лохмотьями прошлогодних листьев, гниющих на земле. Это было зрелище, все еще способное ранить сердце садовника - но больше оно не было в запустении.

Свежая зелень пробивалась повсюду, усыпанная крохотными цветами; теплая весенняя ласка милосердно уложила эти гирлянды поверх костлявых останков зимы. Конечно же, половина выросшей здесь зелени были сплошь трава и сорняки; ближе к лету леса окочательно захватят мой сад, и задушат чахлые побеги капусты и лука.

Эми разбила новый огород возле старой хижины; ни она, ни кто-либо другой на Хребте больше сюда не ступит и ногой.

Что-то шевельнулось внизу, совсем рядом, и я увидела скользнувшую в траве маленькую сусликовую змею - та охотилась.

Вид чьей-то жизни меня немного утешил - пусть даже теперь я заботилась о змеях,- и я улыбнулась, подняв глаза и заметив, как жужжат пчелы, перелетая от одной старой пчелиной колоды к другой - те все еще стояли у подножия сада.

Я в последний раз посмотрела на то место, где когда-то посадила салатную зелень; вот где она умерла.

В памяти всегда всплывала расползающаяся лужей кровь... вот и сейчас я вообразила, что оно все еще там - вечное темное пятно, навсегда впитавшееся в землю среди вытоптанных обломков заброшенного латука и увядших листьев.

Но оно исчезло; теперь это место не было отмечено ничем, кроме сказочного хоровода опят, их крошечные белые головки торчали среди дикой травы.

"А сейчас я встану, и пойду,"- сказала я тихо, "и отправлюсь на Иннисфри - а там уже построена маленькая хижина, из глины и прутьев; у меня там будет девять бобовых грядок, и улей для пчел, и я буду жить в одиночестве на жужжащей пчелами поляне."