Возвращение к звездам: фантастика и эвология

Назовем общество, в котором личная свобода не подвергается никаким иным ограничениям,

 идеальным.

 Не в смысле — «очень хорошим», а в том значении, в котором физика использует понятие «идеальный газ».

«Идеальное общество» можно представить — это означает, что где-то в обобщенной Вселенной оно существует. Может быть, в Абсолютном Прошлом («до грехопадения») или в Абсолютном Будущем («после Второго Пришествия»),

Интересно, что противоположный вариант — общество, в котором личной свободы нет вообще, даже представить не удается. Абсолютный общественный порядок «кристалла, вышедшего из рук небесного ювелира» недостижим, как недостижим абсолютный нуль.

С этой точки зрения неточна формальная антиутопия Оруэлла: ее краеугольный камень есть именно полное, «идеальное», лишение человека свободы. («Мыслепреступление не приводит к смерти. Мыслепреступление есть смерть».) Но осознание возможности выбирать свой Путь — внутреннее состояние человека, и оно не может быть изменено внешней силой. Ошибка именно здесь: у Оруэлла невозможен не только внешний, но и внутренний протест.

Правда, «быть свободным» и «ощущать себя свободным» — не одно и то же. Назовем общество, все члены которого считают себя несвободными (то есть

 не видят

 пространства Путей и не могут совершить выбор),

 инфернальным.

 В построении миров, относящихся к этому классу, человечество преуспело.

Не следует все же думать, что сотворить такое общество просто. Речь идет о конструировании искусственной сингулярности: чтобы человек не увидел ни одного Пути, информационное пространство вокруг него должно быть искривлено и недоступно для света. (Света разума, или чувства, или хотя бы мещанского здравого смысла.)

Искривление физического пространства создается материей. Искажение информационного пространства порождается людьми, причем люди эти должны быть специальным образом

 кем-то

 организованы.

Для этого необходим определенный технологический уровень. Конечно, и книга, и газета способны управлять поведением человека (потому отдельные короткоживущие и локальные социумы инфернального типа существовали и в доиндустриальную эпоху), но работать только с людьми, воспринимающими печатное слово, хлопотно и дорого.

Иное дело — радио. Информация, доступная всем и везде. И неизбежно простая (потому и доступная, что простая). Организующая. «Коммунизм есть советская власть плюс радиофикация всей страны». Не «белый шум», но «белое излучение».

Изобретение радио открыло дорогу великим идеологическим империям. В соответствии с принципами диалектики попытки построить «идеальное общество» неизменно вели к сотворению ада на земле.

Италия, Германия и Россия. И

 по-другому

 — Соединенные Штаты Америки. Ад оказался довольно разнообразным.

«Дьявол среди людей» и «Поиск предназначения» — рукописи, вынесенные из ада.

Данте знал, что сущность инферно исчерпывается первоначальной формулой. «Оставь надежду». В аду можно что-то делать, куда-то двигаться, даже принимать какие-то решения и из чего-то выбирать, но этот выбор

 не имеет значения.

Время замыкает круг для Никиты Воронцова, заставляя его вновь и вновь проживать одну и ту же жизнь. И возможность вернуться в юность, сохранив навыки и опыт взрослого человека, возможность, за которую не жалко заложить дьяволу душу, становится для Воронцова нечеловечески страшным наказанием. Социальная неэвклидовость там — в конце тридцатых — начале сороковых — велика настолько, что Кольцо событий не разорвать даже информацией из будущего.

Или это только так кажется?

Апокалиптическое восприятие Войны связано с одним важным социальным экспериментом, неведомо из каких соображений поставленным в Советском Союзе. Ленинский, а затем сталинский социализм привнес в мир

 абсолютную смерть.

Человек верующий (в Бога, в Дьявола, в Перевоплощение) умирает лишь относительно. Смерть его

 неокончательна

 и потому не страшна. Однако последовательный материалист умирает абсолютно. Он знает, что «там» нет «ни тьмы, ни жаровен, ни чертей». «Там» нет ничего. И никакого «там» тоже нет.

Да, конечно, и до социалистического эксперимента были материалисты. Но для тех материализм был философией, к которой они приходили самостоятельно и свободно. Философствование подразумевает определенную гибкость ума и некоторый жизненный опыт — потому неизбежно включает в себя относительность восприятия всего сущего, и смерти тоже.

Ленин использовал материализм как заменитель религии. И миллионы людей верили и верят в Абсолютную смерть. Без загробного суда, воздаяния, без смысла и какого-либо продолжения. Концепция впечатляюще красива и уже потому способна подчинить себе человека, закрыв для него очередное измерение пространства свободы. Тем более если внушать ее с детства. Никто ведь не бывает философом в 16–18 лет.

Первое социалистическое поколение было уничтожено в Ту Войну почти полностью.

Если мученика, отдающего жизнь за веру, мы считаем героем и объявляем святым, то как же назвать этих парней и девчонок, которые жертвовали не частью (земным существованием ради небесной благодати), но всем — телом, и душой, и любовью, и самой Вечностью?

Говорилось: если Бога нет, все дозволено. Оказалось, не все. В конце концов, доля дураков и подонков среди обитателей материалистического ада оказалась такой же, что и в любой другой, сколь угодно благополучной (и верующей) стране, а доля

 добровольных

доносчиков — даже меньше.

И поныне мы не в состоянии разобраться во всех результатах этого дьявольского эксперимента. Ясно, по крайней мере, что человек все-таки может нормально жить и достойно умирать, веря в абсолютность смерти. И что такое трудно определимое понятие, как «порядочность», закодировано в личности глубже уровня социальных, философских, религиозных и других детерминант.

Оруэлл был прав, когда указывал, что тоталитарным режимам, функционирующим в информационной сингулярности, нужна не война, а «как бы война». «Та Война» была слишком реальной. Столкновение с реальностью разбило шварцшильдовскую метрику социализма. Попытки снова поднять уровень кривизны предпринимались, в общем, без всякого энтузиазма. Начинался следующий Круг. В предыдущем смерть была абсолютной и бессмысленной, но жизнь еще могла заключать в себе какой-то смысл. Предназначение. «Вещь, которая определена Богом к какому-либо действию, не может сама себя сделать не определенной к нему».

Теперь смысла лишалась и жизнь.

К шестидесятым годам искривление информационного пространства в СССР упало до приемлемого уровня, в целом сравнимого с западным. По сути советское государство перестало быть тоталитарным. Вполне обыденный, хотя голодный и потому злой големчик. Примитивный до ужаса и предсказуемый.