Возвращение к звездам: фантастика и эвология
Возвращение к звездам: фантастика и эвология читать книгу онлайн
В настоящей книге рассматривается объединенное пространство фантастической литературы и футурологических изысканий с целью поиска в литературных произведениях ростков, локусов формирующегося Будущего. Можно смело предположить, что одной из мер качества литературного произведения в таком видении становится его инновационность, способность привнести новое в традиционное литературное пространство. Значимыми оказываются литературные тексты, из которых прорастает Будущее, его реалии, герои, накал страстей. Непривычные или неописанные в наше время, но уместные в жизненной энергетике Будущего, показывающие эволюцию наших чувств и мыслей.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Именно потому лучшие ранние книги Стругацких («Трудно быть богом», «Далекая Радуга», «Хищные вещи века», «Понедельник начинается в субботу») остались их лучшими детскими книгами. Будущее в них реально и притягательно, и самое главное — что оно в них есть.
Переход из советского в постсоветское пространство привел к тому, что в масштабах страны возник «эффект запечатанного времени». Будущее исчезло. Будем надеяться, что не навсегда. Даже маги могли останавливать время лишь в Эвклидовом пространстве и ненадолго.
Капитализм, столь притягательный в кино и на обложках, столь победоносный и всеобъемлющий, все-таки нежизнеспособен. Он не в состоянии породить хотя бы одну собственную идею и вынужден перекраивать под свою мерку идеи, созданные в иную эпоху и органически ему чуждые (христианство, например). Капитализм воспринимает время и движение «по Уиллеру» — будущее «есть не что иное, как отрицание возникновения нового». Для того чтобы согласиться с концепцией Пригожина — будущее как создание новых структур, сущностей, смыслов — нужно иметь хоть какую-нибудь, пусть примитивную, но свою социальную перспективу. А ее нет. Потому и приходится всеми силами тормозить прогресс. А это «глупое занятье не приводит ни к чему».
«Эффект запечатанного времени» — еще одна причина кризиса детской литературы. Нельзя придумать будущее там, где его нет.
«Экспедиция в преисподнюю» тем и интересна, что — при всех упрощениях и искажениях, местами едва ли не пародийных, действие все-таки происходит в «будущем Стругацких». В тексте поразительно много отсылок к «Возвращению». Тут и Мировой совет, и излюбленная тема китовых пастбищ, и «киберанекдоты» («отшлепала пятилетнего шалуна, науськавшего домашнего кибера гоняться за кошками и таскать их за хвосты»). Место ссылки Двухглавого Юла чем-то напоминает обиталище штурмана Кондратьева. Поведение старикашки Мээса на Земле — прямая иллюстрация к рассуждениям Руматы Эсторского о Ваге Колесе. («Кажется, он кошек любит…») Есть и более глубокие связи: между расследованием пакостей Великого Спрута в начале третьей части «Экспедиции…» и работой КОМКОНа-2 в романе «Волны гасят ветер».
Начало третьей части «Экспедиции в преисподнюю» отсылает нас еще к одной ранней повести — к «Стажерам». И если говорить о дидактике, то как раз здесь она и ненавязчива, и интересна.
Оказывается, вся история первых двух частей, повествующая о напряженной борьбе с Великим Спрутом и его приспешниками, на Земле давно забыта. Люди, получив ультиматум злодея, никак не могут толком уяснить, кто он такой и, главное, почему он считает, что его имя землянам вообще что-то говорит. В конечном итоге на решение этой мелкой, но досадной проблемы выделяют диверсионную группу в составе трех человек и один дредноут.
Великие подвиги, совершенные этой группой, тоже вскоре будут забыты. Жизнь великой империи Земной нации идет своим чередом, и никто не претендует на большее, нежели участие в каком-то одном ее славном эпизоде.
Сравните:
«Вы знаете, Юра, сколько людей на Земле? Четыре миллиарда! И каждый из них работает. Или гонится. Или ищет. Или дерется насмерть. Иногда я пробую представить себе все эти четыре миллиарда одновременно. Капитан Фрэд Дулитл ведет пассажирский лайнер, и за сто мегаметров до финиша выходит из строя питающий реактор, и у Фрэда Дулитла за пять минут седеет голова, но он надевает большой черный берет, идет в кают-компанию и хохочет там с пассажирами, с теми самыми пассажирами, которые так ничего и не узнают и через сутки разъедутся с ракетодрома и навсегда забудут даже имя Фрэда Дулитла. Профессор Канаяма отдает всю свою жизнь созданию стереосинтетиков, и в одно жаркое сырое утро его находят мертвым в кресле возле лабораторного стола, и кто из сотен миллионов, которые будут носить изумительно красивые и прочные одежды из стереосинтетиков профессора Канаяма, вспомнит его имя? А Юрий Бородин будет в необычайно трудных условиях возводить жилые купола на маленькой каменистой Рее, и можно поручиться, что ни один из будущих обитателей этих жилых куполов никогда не услышит имени Юрия Бородина. И вы знаете, Юра, это очень справедливо. Ибо и Фрэд Дулитл тоже уже забыл имена своих пассажиров, а ведь они идут на смертельно опасный штурм чужой планеты. И профессор Канаяма никогда в глаза не видел тех, кто носит одежду из его тканей, — а ведь эти люди кормили и одевали его, пока он работал. И ты, Юра, никогда, наверное, не узнаешь о героизме ученых, что поселятся в домах, которые ты выстроишь. Таков мир, в котором мы живем. Очень хороший мир».
А ведь это, наверное, важнейший момент во взрослении: уяснить, что ты один из четырех или пяти миллиардов. И не свихнуться от этого.
«…Уже только в узкоспециальных источниках упоминалось о диверсии тройки мушкетеров, возглавляемой флагманом Макомбером…»
«Мушкетерская тема» — еще одно пересечение миров «детских» и «ранних взрослых» Стругацких. (Атос в «Возвращении» и «Малыше», барон Пампа в «Трудно быть богом», в известном смысле — Виконт в «Поиске предназначения».) Заметим здесь, что знаменитые «Три мушкетера», некогда вполне «взрослый» (едва ли не под грифом «с 16-ти лет») роман, до сих пор остаются бестселлером детской литературы и одним из лидеров в индексе косвенного литературного цитирования. Не потому ли, что А. Дюма, описывая прошлое, случайно, или тонким нервом, или чудом, смог добавить в людей и их отношения что-то из будущего?
Как не нравилось партфункционерам (ныне демфункционерам) «мушкетерская мораль». Дискуссии Андрея Т. с Колем Кобылычем представляют с этой точки зрения некоторый интерес:
«— Генка — только о нем мы и думаем днем и ночью, — горестно продолжал он. — Для него мы совершаем геройские подвиги вместо того, чтобы лишний раз взять в руки учебник по литературе. Дурака Генку спасать — вот это подвиг и ура, это не то что постараться на твердую четверку по литературе выползти…»
Чтобы закончить разговор о параллелях между «детскими» и «взрослыми» Стругацкими, замечу, что «Повесть о дружбе и недружбе» неожиданно оказывается связанной с повестью «За миллиард лет до конца света» — полным параллелеризмом сцен с коллекциями марок. Коль Кобылыч искушает школьника Андрея Т., так же как гомеостатическое мироздание воздействует на биолога Вайнгартена.
Можно долго рассуждать о приемлемости/неприемлемости этики «Трех мушкетеров». Да, честь — это лишь протез совести. Или все-таки ее эмбрион?
Во всяком случае, инстинктивное следование принципам чести лучше, чем инстинктивное подчинение законам наживы. Некогда адмиралом великого английского флота были сказаны замечательные слова: «Корабль можно построить за год, моряков воспитать за десятилетие. Но и ста лет не хватит на то, чтобы вернуть потерянные традиции». Так был дан ответ на вопрос, почему корабли Ее Величества ушли в безнадежный, бессмысленный и смертельно опасный поиск терпящих бедствие рыбаков.
«Экспедиция в преисподнюю» предлагает другую формулу, которая представляется мне если не следствием, то важной параллелью, «непременным условием» существования земной Империи. «Слона не задевай спящего, льва не задевай голодного, а землянина не задевай никогда».
Наверное, не совсем справедливо, что тексты, содержащие столько осмысленных ссылок и устанавливающие важные социальные формулы, остаются — в сравнении с другими книгами Стругацких — текстами слабыми. Ho ведь «взрослые Стругацкие», доказывая те же самые теоремы, еще и ненавязчиво объясняют нам, что граница между детством и взрослостью, условная, пульсирующая, нестабильная, пропускающая немногих и не всегда, может оказаться фрактальной поверхностью или кривой Пиано, не имеющей площади, но заполняющей собой любой объем.
