Возвращение к звездам: фантастика и эвология

Не хватает фантазии…

Результаты эмпирической науки (да простит меня Бэкон) почти всегда совершенно бесполезны. Чтобы извлечь из них что-то действительно ценное — в узкоутилитарном или, наоборот, в возвышенно духовном смысле — требуется процедура интерпретации. Обычно под «интерпретацией» понимается построение работоспособной модели. На этом этапе труд ученого сближается как с работой детектива, призванного собрать мозаику разрозненных фактов в единую непротиворечивую картину, так и с творчеством художника, для которого из всех оценочных критериев качества этой «картины» важнее всего субъективная красота.

На следующем — последнем — этапе происходит переход в надсистему. В метанауку — тогда созданная модель начинает порождать новые смыслы и толкования, новые приемы исследования и в конечном итоге новые модели. «Я не буду вдаваться в подробности, но существование таких объектов, как магнитные ловушки, К-23, "белое кольцо", разом зачеркнуло целое поле недавно процветавших теорий и вызвало к жизни совершенно новые идеи». Или в технологию — тогда на базе модели создается что-то элементарно полезное: «…"этаки", "браслеты", стимулирующие жизненные процессы… различные типы квазибиологических масс, которые произвели такой переворот в медицине… Мы получили новые транквилизаторы, новые типы минеральных удобрений, переворот в агрономии… В общем, что я вам перечисляю! Вы знаете все это не хуже меня, браслетик, я вижу, сами носите…» А иногда осуществляется переход в магическую составляющую мира, и модель превращается в миф. «Легенды и полулегенды: "машина желаний", "бродяга Дик", "веселые призраки"…»

Однако же заранее предсказать, что именно «вырастет» из вашей замечательной модели, совершенно невозможно. Скорее всего — ничего. «С Зоной ведь так: с хабаром вернулся — чудо, живой вернулся — удача, патрульная пуля — везенье, а все остальное — судьба…» Конечно, можно попытаться минимизировать опасность — скажем, не таскать из Зоны «ведьмин студень» ведрами, но толку от этого немного — риск заключен в самой работе ученого. Или сталкера. Риск — плата за то, что мы достаем из Зоны (как бы она не называлась). Риск — плата за нетождественное преобразование «позиции», за любую деятельность по уменьшению энтропии.

Не все, однако, обладают мудрым спокойствием нобелевского лауреата Валентина Пильмана, и мысль о необходимости обеспечения безопасности — Управления, Государства, Человечества, Будущего (все — обязательно с большой буквы!) — неизбежно овладеет массами и приведет к действиям. «Непреодолимые кордоны. Пояс пустоты шириной в пятьдесят километров. Ученые и солдаты, больше никого. Страшная язва на теле планеты заблокирована намертво…» Ученые и солдаты. Ученые-солдаты, солдаты-ученые…

В результате сталкерство объявляется преступлением и уходит в подполье, в тень. Но сталкерство заложено в природе — если — к сожалению! — не каждого человека, то — к счастью — очень многих людей. И Рэдрик Шухарт, сталкер, работающий за «зеленые», с полным правом говорит: «Все правильно. Городишко наш дыра. Всегда дырой был и сейчас дыра. Только сейчас — это дыра в будущее».

Однако у полиции, открывшей охоту на сталкера Шухарта, есть свои резоны. В конце концов, для нее существует Закон.

Я сказал уже, что между работой следователя и ученого можно провести параллели. Но можно найти и более глубокую аналогию — между наукой и правом.

Наука ищет (а может быть, конструирует?) логические закономерности в природе. Право же конструирует (или все-таки ищет?) логические закономерности в отношениях между человеком и обществом.

Чудовищная ограниченность и той и другой системы заключена в слове «логические» — конечные, измеримые зависимости. И все бы ничего — таким путем можно получить прекрасное приближение в истине, построить великолепные по красоте и полезности модели — если бы обе системы не претендовали на абсолютность, на то, что логическими закономерностями природу и человечество можно и должно исчерпать.

Тема

 закона

 проходит через все три повести, вошедшие в данный сборник.

Или, точнее говоря, тема столкновения закона и реальности, закона и свободы.

Закон нарушает Рэдрик Шухарт. И закон загоняет его в угол. Шухарт вырывается из этого угла, вырывается, наплевав на всех и вся, — всех, кроме Гуты и Мартышки. Вырывается, привнося в мир «ведьмин студень» — сделав то, на что не пошел бы покойный Слизняк и живой Стервятник. Вырывается еще раз, пожертвовав доверившимся ему человеком,

 предав.

 И, заплатив эту цену, доходит до конца, до золотого шара, исполняющего желания, но только самые сокровенные. И этот преступник и предатель произносит слова, которые стали паролем для моего поколения. Те самые: «СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫМ!»

Закон является основой конфликта между инспектором Глебски и Симоном Симонэ в «Отеле "У погибшего альпиниста"». Впрочем, здесь дело обстоит в чем-то проще, а в чем-то сложнее. На первый, да и второй взгляд очевидна правильность позиции Симонэ, тем более что со времен «Сердца Змеи» [83] И.Ефремова мы привыкли рассматривать Контакт преимущественно в розовых тонах. Каноническая формула: «Цивилизация, достигшая технического уровня, позволяющего вступить в Контакт, с неизбежностью должна достигнуть и соответствующего духовного уровня». Иными словами, «сверхразум это сверхдобро».

Но, как и всякая сугубо логическая формула, этот закон не может не быть ограничен. Да и термин «сверхдобро» не внушает «гранулированного оптимизма» — мне во всяком случае.

И вот тогда оказывается, что в «Отеле "У погибшего альпиниста"» нет конфликта Шухарта — конфликта неограниченной свободы и ограниченного права. Здесь обе стороны служат закону. Инспектор Глебски — закону государства. Физик Симонэ — закону привилегированной микрогруппы «научное сообщество». И, если уж говорить о свободе мнений и действий, позиция Глебски выглядит более честной. Для инспектора ситуация

неочевидна.

 Он не видит правильного решения. Или, если быть точным, видит, что события вошли в «воронку» и любое решение будет неправильным. В его колебаниях проявляется, на мой взгляд, та самая человеческая

 порядочность,

 которую так ценил пилот Пирке из рассказов Станислава Лема. Для Симонэ ситуация

 очевидна,

 и допускает она только одно решение. Нет колебаний, нет и попытки осмыслить возможные последствия. Есть лишь желание действовать согласно закону научной среды. (И добро бы, хоть в этом Симонэ преуспел!)

Между тем задача, с которой столкнулись постояльцы отеля, сконструирована искусственно (не зря же дан подзаголовок «Отходная детективному жанру»), и «правильного» решения у нее нет, как сказал бы математик, «по построению». Если существует какой-то рецепт для человека, оказавшегося в подобной ситуации, то, наверное, это совет выполнять свой долг. То, что ты считаешь таковым…

Еще сложнее рисунок событий в повести — «Улитка на склоне».

На трех полюсах текста — в деревне, в Городе, в Управлении — ведется лихорадочная и вроде бы целенаправленная деятельность. Все стороны вроде бы пытаются достигнуть результата (пусть и осмысленного только для них). И при этом от начала и до конца в повести

 ничего не происходит.

 Нельзя даже сказать, что события двигаются по кругу, ибо «бег по кругу» это все-таки упорядоченное перемещение.