Философские аспекты суфизма

Рагхунатха и поняв, что в каждой вещи циркулирует бог, я не

могу сломать даже ветки, потому что, когда ломаешь ветку, можно причинить ей боль. О если бы Ваджид-хан постиг, что

понятие «жизнь» включает в себя противостояние боли и страданию, что цель жизни — жизнь, а не смерть!

Из сказанного выше вытекает, что с философской и исторической позиций я возражаю против положений, которые на деле

относятся к области философии, хотя обычно считаются об-

12* 179-

ластью суфийской проблематики. Но как могу я быто противником целей суфизма, если они до какой-то степени являются мусульманскими; как могу я считать плохим то, что по сути своей — любовь к пророку и к Истинному, если эти цели служат

дальнейшему укреплению веры? Будь я врагом суфиев, я не

подтверждал бы свои рассуждения в маснави примерами из суфийской философии. Еще одна тема, которую я хотел бы затронуть, касается хаджи Хафиза Ширази. Я глубоко убежден, что

Хафиз — чистый лирик и что извлечение суфийских истин из его

поэзии остается на совести последующих интерпретаторов Хафиза. Однако, поскольку во всеобщем мнении он остается суфием и абсолютным мистиком, я критикую его и как суфия, и как

поэта.

Что до его суфизма, то не секрет, что сам Хафиз находится

в состоянии, которое у суфиев называется «сукр» (опьянение), и

призывает к этому других. В суфийских шархах и словарях слово «сукр» обозначает также «вино» и «пьянящие напитки».

Разберемся, можно ли считать состояние опьянения целью

учения ислама? Жизнь пророка и его сподвижников убедительно доказывает, что основное качество натуры мусульманина —бодрствование, а не сон или хмельное забытье. В первые века

ислама среди верующих не отмечалось особого мистического

движения, более того, в ранней мусульманской литературе не

встретишь мистических выражений, как и некоторых суфийских

терминов. Чтобы получить подтверждение этому, достаточно обратиться к более позднему словарю суфийской терминологии

Саалиби; там можно встретить уже множество выражений, не

встречавшихся ранее.

Другой вопрос, связанный с сукр, заключается в том, чтобы

уяснить, способствует ли состояние опьянения достижению целей жизни или, напротив, мешает этому.

Когда-нибудь, при случае, я напишу, что, согласно науке о

жизни, такое состояние чрезвычайно вредоносно ‘и те, кто строит свою жизнь на подобных принципах, совершенно не справляются с преодолением жизненных трудностей. Что же до интересов народа и нации, то для них существование таких людей

может стать источником опасности.

И применительно к религии — история ислама дает во множестве примеры вредности этого положения; если я начну приводить их здесь, то не хватит всей газеты. Между тем, когда

люди в состоянии сукр высказывают мысли, противоречащие

философскому учению ислама, остальные мусульмане относятся

к ним до такой степени снисходительно, что Газали пытается

даже обосновать тезис об абсолютной чистоте Мансура б. По утверждению Газали, Мансуру принадлежало лишь одно высказывание, но оно не привело к появлению какого-либо направления мысли либо религии; и основателем вероучения Мансур не

стал. Ибн Хазм, который жил, возможно, на столетие позже его, со всеми подробностями описал движение последователей Ман-

180

сура, заявив, что тот возглавлял некую партию. В настоящее

время во Франции опубликовано исследование, посвященное

этому течению; будет время — я познакомлю читателей газеты с

содержанием этого труда 7.

Я чрезвычайно высоко ценю Хафиза как поэта и во всем, что касается искусства. Другие поэты не могут выразить мысль

и целой газелью, Хаджи Хафиз же выражает ее одним словом, ибо ему ведомы все тайны человеческой души. Однако чтобы

объективно оценить творчество какого-либо поэта с точки зрения его индивидуального и национального значения, нужны определенные критерии. По-моему, одним из них может служить

установление того, споспешествуют ли стихи осуществлению

жизненных целей. Если да, то стихи хорошие, если же они препятствуют этому пли ведут к ослаблению или принижению

жизненной силы, то автор их наносит ущерб народному делу.

Каждый поэт в меру своих возможностей приукрашивает явления, мысли, мнения и устремления, делая их доступными восприятию. Поэзия, по определению, должна привлекать сердца — независимо от того, касается ли это предметов или целей.

В таком смысле каждый поэт — волшебник. Разница лишь в том, что кому-то волшебство удается хуже, а кому-то лучше. И, конечно, Хаджи Хафиз — самый великий волшебник. Однако следует посмотреть, какие мысли, настроения и цели в его поэзии

выступают ведущими. Ответ на это дан выше. Коротко говоря, он отдает предпочтение всему, что противоречит целям жизни, более того, наносит ей ущерб. Настроения, которые, на взгляд

Хафиза, должны найти отклик в сердцах читателей, т. е. ориентированные на индивида, живущего в определенных временных

и социальных условиях, представляют большую опасность.

Хафиз призывает к смерти, и она благодаря его совершенному искусству предстает в его произведениях желанной — настолько, что умирающий не ощущает боли:

Ты вонзила ланцет в сердце, чтобы охладить сердце, Пусть с помощью ланцета станет сладостным лик смерти!

Те, кто полагает, что я намерен изобразить Хафиза развратником и пьяницей, впадают в грубую ошибку. Мне нет дела до

его частной жизни. Моя задача состоит лишь в критическом

разборе ряда положений, которые приписывают ему как суфийскому поэту. Но и в моей поэтической критике лексика преимущественно заимствована из Дивана Хафиза. Нет сомнения, что

в Диване есть и такие стихи, которые помогают отстоять истину; моим оппонентам хочу напомнить, что Хафиз Ширази был

мусульманином, и все фибры его души были исполнены исламом. Но разве можно допустить, что идеи вахдат ал-вуджуд не

повлияли на его воззрения? В то же время писать такие стихи, какие создавал он, едва ли было возможно, если бы ему никогда не удавалось выйти из состояния опьянения. Хаким Фероз

ад-Дин Туграи привел множество стихов подобного рода в сво-

181

ем трактате «Лисан ал-гайб» и выдает себя за противника моих

взглядов 8. На деле же он подкрепил мою главную мысль. Если

он вдумается, ему станет понятной та очевидная истина, что в

целом мировоззрение Хафиза зиждется на идее опьянения

(суйр), а не трезвости. Критический же подход предполагает

рассмотрение его воззрений в целом.

Статья получилась чересчур длинной, и я хочу закончить ее-

притчей. Хотя это и анекдот, людям мыслящим он может послужить поводом к размышлению.

Мой друг Мунши Мухаммаддин Фаук издатель журнала

«Тарикат» спросил меня как-то: «Что ты имеешь против Хафиза?» Как издатель журнала «Тарикат» он является последователем суфизма. Тогда я не успел ответить на его вопрос: времени

было мало, а тема — сложная. Речь шла об общих проблемах

суфизма. Спустя некоторое время он прислал мне для ознакомления свое новое произведение — «Экстатический ланцет»

(«Видждани наштар»), и оказалось, что ответ на вопрос заключен в его собственном сочинении. На стр. 94 он пишет: «Ауранг-

зеб (Аламгир) был падишахом весьма благочестивым. Однажды

он приказал выдать замуж всех таваиф 9, назначил срок и повелел посадить на корабль и утопить в море тех женщин, кого за

этот период не удастся выдать замуж. Множество свадеб было

сыграно, однако еще больше оказалось таких таваиф, которым

грозила смерть. Оставался всего день до назначенного срока, и

уже был приготовлен корабль. А тогда в Дели проживал шейх

Калимулла Джаханабади. Одна очень красивая молодая таваиф каждый день приходила его приветствовать. Когда он прерывал свои благочестивые занятия, она, сложив руки в приветственном жесте, останавливалась перед ним и, едва шейх поднимал глаза, здоровалась и уходила. На сей раз она после