Российская империя в сравнительной перспективе

Во всяком случае, очевидно, что включение той или иной территории в империю и даже заселение ее русскими сами по себе не означали, что это пространство в категориях символической географии становилось частью русской национальной территории. При этом тактика «националистического присвоения» определенной части имперской территории различалась в зависимости от ситуации и вызовов. В Западном крае она предполагала включение огромного массива коренного населения как «русского», в Поволжье – фрагментацию инородческих идентичностей, чтобы закрепить доминирующее положение живших в регионе русских, в Сибири – смену статуса территории от колониального к «родному» и т. д.

Из XXI века трудно оценивать, как далеко продвинулся и насколько был успешным проект консолидации русской национальной территории в том виде, в котором он осуществлялся русским национализмом⁴⁴. Результаты этих усилий подверглись серьезным испытаниям в ходе Первой мировой войны, революции и гражданских войн на территории империи, а затем были в некоторых случаях «отменены», а в некоторых случаях упрочены в рамках советской политики территориализации этничности⁴⁵. Как бы то ни было, «ментальные карты» русского и конкурирующих национализмов в империи Романовых требуют внимательного изучения.

Примечания

1 Пыпин А. Волга и Киев // Вестник Европы. 1885. Июль. С. 188–215. Далее ссылки на статью даются в тексте указанием номера страницы в скобках.

2 Brubaker R. Myths and Misconceptions in the Study of Nationalism // The State of the Nation: Ernest Gellner and the Theory of Nationalism / Ed. by J.A. Hall. Cambridge, 1998. P. 272–306 (цитатанас. 302).

3 Rowley D. Imperial versus national discourse: the case of Russia // Nations and Nationalism. 2000. № 1. P. 23–42 (цитаты на с. 24, 25).

4 Kaiser RJ. The Geography of Nationalism in Russia and the USSR. Princeton, NJ: Princeton Univ. Press, 1994. P. 85

5 HoskingG. Russia. People and Empire. 1552–1917. Glasgow: Fontana Press, 1997. P. XIX, XXI.

6 Tolz V. Inventing the Nation: Russia. London, 2001. P. 155.

7 Терминами «национальная территория» и «идеальное отечество» я обозначаю националистическое представление о том, какое пространство должно принадлежать данной нации «по праву» именно как нации, как «наша земля», а не подвластная территория. Аргументы в пользу такой принадлежности могут быть самыми разными – от фактической демографической ситуации на данный момент до «исторического права» («наши предки здесь жили»), геополитических резонов («выход к морю», «жизненное пространство»), ссылок на кровь, пролитую «нашими» солдатами на эту землю, и т. д. См.: Миллер А. Конфликт «идеальных отечеств» // Родина. 1999. № 8. С. 79–82.

8 Лишь после второй мировой войны идея превращения алжирских арабов «во французов», а не «алжирцев», рассматривалась всерьез.

9 Colley L. Britons: Forging a Nation, 1707–1837. London: Pimlico, 1992. См. также: Kamen H. Spain’s Road to Empire. The Making of a World Power. London: The Penguin Press, 2002, где подчеркивается, что испанская нация была продуктом империи. «Мы привыкли к идее, что Испания создала свою империю, но полезнее работать с идеей, что империя создала Испанию» (цит. по: Wright R. For a wild surmise //The Times Literary Supplement. 2002.20 December. № 5202. P. 3.)

10 О неприменимости геллнеровской модели к британскому случаю см.: Welling5 В. National and imperial discourses in England // Nations and Nationalism. 2002. № 1. P. 95–109.

11 Трактовка понятия «русский» была далеко неоднозначной, и споры вокруг этого понятия составляли один из важных элементов русского националистического дискурса.

12 О понятии «официальный национализм» династий см.: Anderson В. Imagined Communities. Reflections on the Origins and Spread of Nationalism / 2nd ed. London: Verso, 1991.

13 См., например: Миллер А. Украинский вопрос в политике властей и русском общественном мнении. (Вторая половина XIX в.). СПб., 2000. Гл. 4,5.

14 Уортман Р. Национализм, народность и российское государство // Неприкосновенный запас. 2001. № 3 (17).

15 Вот как пишет об этом направлении в начале 1870-х годов М. Драгоманов, из собственных соображений склонный преувеличивать его влияние: «Это по-настоящему и есть наша ультрарусская партия, довольно многочисленная среди образованных людей в столицах и в Великой России; этот новый род «великорусских сепаратистов» говорит: да Бог с ними, с этими окраинами; нас, несомненных русских, на несомненной русской земле все-таки 30–40 миллионов, будем заниматься своими делами, а окраины пусть живут как хотят! Конечно, останься эти «ультрарусские» без Риги и Варшавы, и чего доброго без Вильно и Киева, они бы почувствовали себя не совсем ловко… Но этот ультрарусский сепаратизм людей середины России совершенно понятен и естественен как реакция направлению, которое заботится так неловко об обрусении и перерусении племен» (Драгоманов М. Восточная политика Германии и обрусение // Вестник Европы. 1872. Май. С. 239). Драгоманов был не русским, а украинским националистом, но при этом националистом-федералистом, и, судя по всему, он даже искренен, когда выступает за целостность империи, которую в 1870-е годы он стремился «реформировать вместе с великоруссами» (Студинсъкий К. Листа Драгоманова до Навроцького // За сто ли. Харшв; Кшв, 1927. № I. С. 135).

16 О формировании в это время пространства русского националистического дискурса через развитие прессы см.: Renner A. Russischer Nationalismus und Öffentlichkeit im Zarenreich. Köln: Böhlau, 2000.

17 Cm.: Martin T. The Affirmative Action Empire. Cornell UP, 2001; SlezkineJ. The USSR as a Communal Apartment, or How a Socialist State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. 1994. Vol. 53. № 2. P. 414–452; Kaiser RJ. The Geography of Nationalism in Russia and the USSR. Princeton, N.J., 1994. В отличие от некоторых историков, которые делают акцент на преемственности процесса территориализации этничноста в имперской России и СССР (см.: Brower D., Lazzerini Е. Introduction // Russia's Orient: Imperial borderlands and peoples, 1700–1917 / Ed. by D.R. Brower, E.J. Lazzerini. Bloomington: Indiana University Press, 1997. P. XIX), я считал бы важным подчеркнуть как раз принципиальное различие между политикой поздней империи и русским националистическим дискурсом территориальности, с одной стороны, и советской политикой территориализации и институциализации этничности, с другой.

18 Далее в этой статье на примере П.Б. Струве я покажу, какую роль играл образ «национальной территории» даже в идеологии сторонника трансформации всей империи в нацию-государство.

19 Воображаемые путешествия такого рода давно использовались как педагогический прием в учебниках географии, в том числе и в русских, но реальные ознакомительные поездки учеников в России стали организовывать только в начале XX века. См.: Loskoutova M.V. A Motherland with a Radius of 300 Miles: Regional Identity in Russian Secondary and Post-Elementary Education from the Early Nineteenth Century to the War and Revolution // European Review of History. 2002. Vol. 9. № 1. P. 7–22.

20 Насколько я могу судить, пионером в этом отношении выступил Марк Бассин в начале 1990-х годов.

21 Литературу см.: Миллер А. Русификации, классифицировать и понять // Ab Imperio. 2002. № 2. Сам термин «русификация» крайне многозначен, правильнее говорить о разнообразных «русификациях».

22 Подробно см.: Миллер А. Украинский вопрос… С. 36–37.

23 Русская беседа. 1856. Кн. 4. С. 137.

24 Стоит в этой связи отметить весьма показательный разнобой в цитированных работах Р. Кайзера, Дж. Хоскинга и Д. Роули. Как об оппозиции империи первый пишет о «земле предков» (неясно, имеет ли он в виду Московское княжество или все-таки Киевскую Русь русского национального мифа): второй о «Руси», взятой из цитаты Гачева, где на самом деле речь в славянофильском духе идет о прерыве «московской традиции» петровскими реформами; а третий – о территории, заселенной русскими, которая, даже если под русскими понимать только великорусов, с одной стороны, не была компактной, а с другой, к XIX веку простиралась далеко за Урал.