Товарищи

брой улыбкой...

- Да ведь, чудак-человек! - воскликнул Ефимушка, - как же тебя не жалеть? Что ты такое, ежели подумать? Коли ты бродишь, так, видно, нет у тебя ничего своего на земле-то, ни угла, ни щепочки... А может, ещё и велик грех ты носишь с собой, - кто тебя знает? Горюн ты - одно слово...

- Так, - сказал арестант.

И они снова замолчали. Солнце уже село, и тени стали гуще. В воздухе пахло влажной землёй, цветами и лесной плесенью... Долго сидели молча.

- А как тут ни хорошо - всё-таки надо идти... Нам ещё вёрст восемь осталось... Айда-ка, отче, подымайся!

- Посидим ещё немного, - попросил отче.

- Да я ничего, я сам люблю ночью около леса быть... Только когда ж мы придём в волость-то? Заругают меня - поздно-де.

- Ничего, не заругают...

- Разве ты словечко замолвишь, - усмехнулся сотский.

- Могу.

- Ой ли?

- А что?

- Шутник ты! Он те, становой-то, задаст перцу!

- Дерётся разве?

- Лют! И ловок - ахнет кулаком в ухо, а выходит всё равно как бы косой по ногам.

- Ну, мы ему сдачи дадим, - уверенно сказал арестант, дружески потрепав своего конвоира по плечу.

Это было фамильярно и не понравилось Ефимушке. Как-никак, а он всё-таки начальство, и этот гусь не должен забывать, что у Ефимушки за пазухой есть медная бляха! Ефимушка встал на ноги, взял в руки свою палку, вывесил бляху на самую середину груди и строго сказал:

- Вставай, идём!

- Не пойду! - сказал арестант.

Ефимушка смутился и, вытаращив глаза, с полминуты молчал, не понимая, - с чего это арестант вдруг стал такой?

- Ну, не валандайся, идём! - мягче сказал он.

- Не пойду! - решительно повторил арестант.

-- То есть как не пойдёшь? - закричал Ефимушка в изумлении и гневе.

- Так. Хочу здесь ночевать с тобой... Ну-ка, разжигай костёр...

- Я те дам ночевать! Я те такой костёр на спине у тебя разожгу любо-дорого! - грозил Ефимушка. Но в глубине души он был изумлён. Говорит человек - не пойду, - а сопротивления никакого не оказывает, в драку не лезет, лежит себе на земле и больше ничего. Как тут быть?

- Не ори, Ефим, - спокойно посоветовал арестант.

Ефимушка снова замолчал и, переминаясь с ноги на ногу над своим арестантом, смотрел на него большими глазами. И тот на него смотрел, смотрел и улыбался. Ефимушка тяжело соображал, - как же теперь нужно поступать?

И с чего этот бродяга, такой угрюмый и злой, вдруг разбаловался? А что, если навалиться на него, скрутить ему руки, дать раза два по шее да и всё? И самым строго начальническим тоном, какой только был в его распоряжении, Ефимушка сказал:

- Ну, ты, огарок, вот что, - покочевряжился, и будет! Вставай! А то я тебя свяжу, так тогда пойдёшь, небойсь! Понял? Ну? Смотри - бить буду!

- Меня-то? - усмехнулся арестант.

- А ты что думаешь?

- Витю-то Тучкова ты, Ефим, бить будешь?

- Ах ты, - пострелит те горой, - изумлённо воскликнул Ефимушка, - да что ты в самом деле? Что ты мне представленья-то представляешь? Накося!

- Ну, будет