Последняя мистификация Пушкина
Последняя мистификация Пушкина читать книгу онлайн
хроника последних дней жизни Пушкина
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Одни исследователи считают, что таким образом Александрина выразила отношение к «наглому поведению Дантеса»[435], другие - что речь шла о ее собственном допетербургском романе с Поливановым[436]. Вместе с тем, очевидно, что Александрина, обращалась к третьему лицу, естественно, имея ввиду свой неудачный опыт: «я полагаю лучше совершить несколько безрассудных поступков в юности, чтобы избежать их позднее», то есть во взрослой жизни. Этим лицом не мог быть ни Дантес, ни Екатерина. Один человек в семье Пушкиных лишился юности, попав из подростка прямо в жены - Наталья Николаевна. Думается, в ее огород Александрина бросала камень. Порядком разрядившись, она продолжила писать то, с чего собственно и начался ее срыв - с мысли о сестре: «Таша просит передать тебе, что твое поручение она исполнила...».
Заканчивала она письмо тоже весьма любопытно:
Итак, прощай дорогой и добрый братец, я уже не знаю о чем больше писать и поэтому кончаю до следующего раза, когда соберу побольше сплетен. ...Скажи Ване, что я ему напишу завтра, или послезавтра, мне надо немного привести в порядок свои мысли[437].
Последняя фраза не была дежурной отпиской. Александрина, действительно, устала от неопределенности. Если Софью Карамзину мучило одно любопытство, то свояченицу поэта в буквальном смысле раздирали противоречия. Она продолжала оставаться на стороне Пушкина, но он был неразделим с Ташей, и это обстоятельство возбуждало в ней ревнивое чувство, удовлетворение которому она находила в браке старшей сестры.
История отношений Александрины и Пушкина можно отнести к разряду тех историй, которые не следовало бы рассматривать, и не потому, что они способны разочаровывать. Они никакие. Истории-паразиты. Они сопровождают человека всю жизнь, существенно на нее не влияя. Значимыми их делает внимание посторонних. До этого они сохраняются в тайне и, если и вызывают неловкость и смущение, то все же по негласному соглашению в семье и обществе не набирают силы.
Так ли важно знать - находились ли Пушкин и Александрина в близких отношениях! В определенном смысле, они ведь итак «жили под одной крышей». В феврале 1836 года А.Вульф писала Е.Вревской, что сестра Пушкина говорит, будто поэт
очень ухаживает за своей свояченницей Алекс»[438].
Слух о том, что Пушкин живет с Александриной мог и должен был появиться гораздо раньше слуха о домогательствах Дантеса, если бы только общество видело в поведении поэта что-то предосудительное. И Геккерны не стали бы дожидаться появления анонимных писем, свататься к Екатерине, имея в арсенале прекрасную возможность очернить имя поэта.
Анна Андреевна Ахматова, со свойственной ей поэтической энергией - «когда б вы знали из какого сора» - бросилась защищать то, что требовало не защиты, а понимания. При этом она «гениально» оправдалась, открыв широкую дорогу «правдорубам» разных мастей:
Как ни странно, я принадлежу к тем пушкинистам, которые считают, что тема семейной трагедии Пушкина не должна обсуждаться. Сделав ее запретной, мы, несомненно, исполнили бы волю поэта. И если после всего сказанного я все-таки обратилась к этой теме, то только потому, что по этому поводу написано столько грубой и злой неправды, читатели так охотно верят чему попало и с благодарностью приемлют и змеиное шипение Полетики, и маразматический бред Трубецкого, и сюсюканье Араповой[439].
В последнем случае Ахматова, вероятно, имела в виду следующие размышление дочери Натальи Николаевны:
Александра Николаевна принадлежала к многочисленной плеяде восторженных поклонниц поэта, совместная жизнь, увядавшая молодость, не пригретая любовью, незаметно для нее самой могли переродить родственное сближение в более пылкое чувство. Вызвало ли оно в Пушкине кратковременную вспышку? Где оказался предел обоюдного увлечения? Эта неразгаданная тайна давно лежит под могильными плитами[440].
Ах, если бы Ахматова остановилась, если бы признала за Александриной право увлечься Пушкиным и своим авторитетом не поддержала женские пересуды Араповой, сегодня можно было бы обойтись одним утверждением: поверьте, господа, к смерти поэта эта история не имеет никакого отношения. А так приходится следовать за мыслью великой поэтессы, отдавая дань ее проницательности. Она была права, когда заметила, что отказ Пушкина иметь отношения с домом Дантеса по тогдашним нравам был скандал невероятный, но вывод из этого сделала совершенно современный:
И, по-видимому, Геккерн пустил в ход заготовленную им впрок сплетню. Это должно было иметь примерно такой вид: «Ах, вы нас на порог не пускаете, так мы и сами не хотим к вам идти, потому что у вас в доме творится безобразие[441].
Человеку двадцатого века не легко понять обычаи пушкинской эпохи. Он озабочен своей индивидуальностью и не думает об интересах семьи. Тогда же интимные отношения между родственниками одной крови не осуждались ни библейскими, ни общественными законами, если они способствовали воссозданию и укреплению семьи. Такой, с современной точки зрения, казус выражался, например, в «чести», которую царь, как глава общероссийского дома, оказывал замужним дамам. Обычаи дворцовой жизни распространялись и на дворянские семьи. Не соглашаясь наладить семейные отношения с Геккернами, поэт, несомненно, нарушал традицию.
Но не следует забывать, что он и сам имел наложницу в более молодые, извинительные годы, а в семейной жизни отдавал дань Домострою. Впрочем, речь не о нем. Как бы ни вел себя Пушкин в семье, важно, что общество позволяло ему это, а, значит, Геккерны не могли апеллировать к мнению света. Анна Андреевна ошибалась, когда выстраивала весьма понятную ей, но мало интересную современникам поэта, интригу:
Итак, дернув неприметную ниточку (Александрина), мы вытянули нечто ужасное и отвратительное, то есть то, что случилось бы, если бы дуэль 27 января почему-нибудь не состоялась. …Ни в чем не повинную Александру Николаевну надо было бы увезти на вечное девство к мамаше в деревню, а один из братьев Гончаровых должен был бы при общем сочувствии Петербурга убить на дуэли Пушкина, обесчестившего его сестру, жившую в доме Пушкина и доверенную ему матерью[442].
В том то и дело, что, узнав о случившемся, Наталья Ивановна ничего бы не стала предпринимать, а сказала бы провинившемуся зятю: сударь, я вам доверила дочь, так что устройте ее судьбу надлежащим образом. И Пушкину пришлось бы искать ей жениха так долго и так настойчиво, как того требовала ситуация. И уж точно ее братья не стали бы устраивать спектакль с дуэлью, рискуя погубить репутацию не только сестры, вечное «девство» которой было бы обеспечено, но и всей семьи, выступившей против обычаев.
Но самое любопытное другое - каким образом, по замыслу исследователей, дуэль могла предотвратить распространение сплетни, уже пущенной в оборот? Из уважения к памяти поэта? В противном же случае, следовало бы застрелить еще, как минимум, десяток человек - ту же Софью Карамзину, Вяземских и так далее. Ахматова утверждала, что «сплетни о связи Пушкина в то время не существовало, иначе Александрина не могла бы стать фрейлиной в 1839 году». Но мы то знаем, что сплетня возникла сразу, как только сестры Гончаровы пересекли порог дома Пушкиных. И то, что Александрина стала фрейлиной - это еще одно подтверждение, что светское общество не придавало особенного значения тесному сближению поэта и свояченицы.